Дворянская усадьба как место действия, присутствует в прозе И. А. Бунина повсеместно, и не только как место действия, но зачастую, наравне с природой, окружающей ее, и как полноправный герой произведений великого писателя.
Как известно, Иван Алексеевич был выходцем из дворянского сословия, причем весьма высокородного, но как и большинство из них, к концу 19 столетия захудавшего, частично из-за реформы 1861года, отменившего крепостное право, частично из-за безалаберности самих помещиков, любивших жить на широкую ногу, проматывавших свои состояния с легкостью, что воочию наблюдал юный Бунин в своей семье. На его глазах были спущены отцом несколько имений, в том числе и те два последних, Бутырки и Озерки, где проходило детство и отрочество писателя. Эти две усадьбы, расположенные в Елецком уезде, он с любовью и нежностью описывает в повести «Детство Арсеньева»
«Рос я, кроме того, среди крайнего дворянского оскудения, которого опять-таки не понять европейскому человеку, чуждому русской страсти ко всяческому самоистреблению
Что делал с собой, над своим благосостоянием наш живой, сильный, благородный, великодушный, но беспечный, как птица небесная, наш отец?
Я знал, что мы стали бедные, что отец много промотал в Крымскую компанию, много проиграл в Тамбове, что он страшно беспечен, и часто, понапрасну стараясь напугать себя, говорит, что у нас вот-вот и последнее «затрещит» с молотка.
Однако у меня от тех дней все-таки сохранилось чувство довольства, благополучия. И я помню веселые обеденные часы нашего дома, обилие сытных и жирных блюд, зелень, блеск и тень сада за раскрытыми окнами, много прислуги, много гончих и борзых собак, лезущих в дом, в растворенные двери, много мух и великолепных бабочек… Помню, как сладко спала вся усадьба в послеобеденное время…
Я родился и рос совсем в чистом поле. Великий простор, без всяких преград и границ, окружал меня: где в самом деле кончалась наша усадьба и начиналось это беспредельное поле, с которым сливалась она? Ни гор, ни рек, ни озер, ни лесов ,- только кустарники в лощинах, кое-где перелески и лишь изредка подобие леса, какой-нибудь Заказ, Дубровка, а то все поля, поля, беспредельный океан хлебов.
И вот я расту, познаю мир и жизнь в этом глухом и все же прекрасном краю в долгие летние дни его и вижу: жаркий полдень, белые облака плывут в синем небе, дует ветер, то теплый, то совсем горячий, несущий солнечный жар и ароматы нагретых хлебов и трав, а там в поле, за нашими старыми хлебными амбарами, - они так стары, что толстые соломенные крыши серы и плотны на вид, как камень, а бревенчатые стены стали сизыми, - там зной, блеск, роскошь света, там, отливая тусклым серебром, без конца бегут по косогорам волны неоглядного ржаного моря.
За людской избой и под стенами скотного двора росли громадные лопухи, высокая крапива, пышные малиновые татарки в колючих венчиках. Все это имело свой цвет, запах и вкус.»
А дальше были скотный двор, конюшня, каретный сарай, гумно, которые также были неотъемлемой частью дворянской усадьбы.
«Всюду была своя прелесть! На скотном дворе, весь день пустом, с ленивой грубостью скрипели ворота… и остро, кисло, но неотразимо - привлекательно воняло навозной жижей и свиными закутами.
В конюшне жили своей особой, лошадиной жизнью, лошади. Пахло и здесь тоже крепко, и тоже навозом, но совсем не так, как на скотном дворе, потому что совсем другой тут навоз был, и запах его мешался с запахом самих лошадей, сбруи, гниющего сена и еще чего-то, что присуще только конюшне.
В каретном сарае стояли беговые дрожки, тарантас, старозаветный дедушкин возок, и все это соединялось с мечтами о далеких путешествиях.
А рига была пленительно-страшна своей серой соломенной громадой, зловещей пустотой, обширностью, сумраком внутри и тем, что, если залезть туда, нырнув под ворота, можно заслушаться, как шарит, шуршит по ней, носится вокруг нее, ветер.
С нежной грустью Бунин описывает еще одну дворянскую усадьбу, которая когда-то принадлежала его матери, Людмиле Александровне, в девичестве Чубаровой, также происходившей из старинного дворянского рода. Эта усадьба находилась в Тамбовской губернии.
«В этом имении я бывал много раз. Отец, имевший неутомимую страсть все сбывать с рук, давно продал и прожил его. После смерти нового владельца оно перешло к какой-то «кавалерственной даме», жившей в Москве, и было заброшено: земля сдавалась мужикам, а усадьба предоставлена воле божьей. И часто, проезжая мимо нее по большой дороге, от которой она была в какой-нибудь версте, я сворачивал, ехал по широкой дубовой аллее, ведшей к ней, въезжал на просторный двор, оставлял лошадь возле конюшен, шел к дому…
Сколько заброшенных поместий, запущенных садов в русской литературе, и с какой любовью всегда описывались они! В силу чего русской душе так мило, так отрадно запустенье, глушь, распад? Я шел к дому, проходил в сад, поднимавшийся за домом… Конюшни, людские избы, амбары и прочие службы, раскинутые вокруг пустынного двора - все было огромно, серо, все разрушалось и дичало, как дичали, зарастали бурьяном, кустарником и огороды, гумна, простиравшиеся за ними и сливавшиеся с полем. Деревянный дом, обшитый серым тесом, конечно, ветшал, гнил, с каждым годом делаясь все пленительнее, и особенно любил я заглядывать в его окна с мелкорешетчатыми рамами… как передать те чувства, что испытываешь в такие минуты, когда как бы воровски, кощунственно заглядываешь в старый, пустой дом, в безмолвное и таинственное святилище его давней, исчезнувшей жизни! А сад за домом был, конечно, наполовину вырублен, хотя все еще красовалось в нем много вековых лип, кленов, серебристых итальянских тополей, берез и дубов, одиноко и безмолвно доживавших в этом забытом саду свои годы, свою вечно юную старость, красота которой казалась еще более дивной в этом одиночестве и безмолвии, в своей благословенной божественной бесцельности.»
Есть у Бунина и описания внутреннего убранства дворянского дома, например, в рассказе «Натали» описан кабинет дяди героя рассказа, бывшего улана Черкасова: «В доме было столько комнат, что я иногда путался в них. Я проснулся в какой-то дальней комнате, окнами в теневую часть сада. Вышел в коридор, повернул в другой, и оказался перед дверью в кабинет и вместе спальню улана. Никто не ответил, и я отворил дверь, заглянул и с удовольствием убедился в неизменности этой старой просторной комнаты с тройным итальянским окном под столетний серебристый тополь: налево вся стена в дубовых книжных шкапах , между ними в одном месте высятся часы красного дерева с медным диском неподвижного маятника, в другом стоит целая куча трубок с бисерными чубуками, а над ними висит барометр, в третьем вдвинуто бюро дедовских времен с порыжевшим зеленым сукном откинутой доски орехового дерева, а на сукне клещи, молотки, гвозди, медная подзорная труба; на стене, возле двери, над стопудовым деревянным диваном, целая галерея выцветших портретов в овальных рамах; под окном письменный стол и глубокое кресло – то и другое тоже огромных размеров; правее, под широчайшей дубовой кроватью картина во всю стену: почерневший лаковый фон, на нем еле видные клубы смугло-дымчатых облаков и зеленовато-голубых поэтических деревьев, а на переднем плане блещет точно окаменевшим яичным белком голая дородная красавица, чуть не в натуральную величину, стоящая вполуоборот к зрителю гордым лицом и всеми выпуклостями полновесной спины, крутого зада и тыла могучих ног, соблазнительно прикрывая удлиненными расставленными пальцами одной руки сосок груди, а другой низ живота в жирных складках»
Довольно полное описание еще одной дворянской усадьбы в рассказе «Антоновские яблоки»:
«Склад средней дворянской жизни еще и на моей памяти имел много общего со складом богатой мужицкой жизни по своей домовитости и сельскому старосветскому благополучию. Такова, например, была усадьба тетки Анны Герасимовны. Пока, бывало, доедешь до этой усадьбы, ободняется.
Крепостного права я не знал и не видел, но помню, у тетки Анны Герасимовны чувствовал его. Въедешь во двор и сразу ощутишь, что тут оно вполне еще живо.
Усадьба небольшая, но вся старая, прочная, окруженная столетними березами и лозинами. Надворных построек, невысоких, но домовитых - множество, и все они точно слиты из темных дубовых бревен под соломенными крышами. Выделяется величиной или, лучше сказать, длиной, только почерневшая людская, из которой выглядывают последние могикане дворового сословия – какие-то ветхие старики и старухи, дряхлый повар в отставке, похожий на Дон Кихота. Все они, когда въезжаешь во двор, кланяются. Седой кучер, направляющийся от каретного сарая взять лошадь, еще у сарая снимает шапку и по всему двору идет с обнаженной головой.
Сад у тетки славился своей запущенностью, соловьями, горлинками и яблоками., а дом – крышей. Стоял он во главе двора, у самого сада, ветви лип обнимали его, -был невелик и приземист, но казалось, что ему и веку не будет, так основательно глядел он из-под своей необыкновенно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени.
Мне его передний фасад представлялся всегда живым: точно старое лицо глядит из-под огромной шапки впадинами глаз – окнами с перламутровыми от дождя и солнца стеклами. А по бокам этих глаз были крыльца – два старых больших крыльца с колоннами. На фронтоне их всегда сидели сытые голуби, между тем, как тысячи воробьев пересыпались с крыши на крышу… И уютно же чувствовал себя гость в этом гнезде под бирюзовым небом!
Войдешь в дом и прежде всего услышишь запах яблок, а потом уже другие: старой мебели красного дерева, сушеного липового цвета, который с июня лежит на окнах… Во всех комнатах – в лакейской, в зале, в гостиной – прохладно и сумрачно, это оттого, что дом окружен садом, а верхние стекла окон цветные: синие и лиловые. Всюду тишина и чистота, хотя, кажется, кресла, столы с инкрустациями и зеркала в узеньких и витых золотых рамах никогда не трогались с места.»
Обобщая описание мелкопоместной дворянской усадьбы конца 19 века в разных произведениях Ивана Алексеевича Бунина, получается следующая картина:
Обширный двор в окружении разных надворных построек и служб, которые непременно включали в себя людскую избу, амбары, каретный сарай со старинными тарантасами, возками и каретами, конюшню, скотный двор, ригу и овины. И во главе всего стоит барский дом. Крыши усадебных домов могли быть деревянными, железными, и даже соломенными. В дом обычно вели две входные двери, один вход был черный, другой парадный, соответственно им было два крыльца, парадное крыльцо чаще всего украшали колонны и фронтон перед входом. Окна были большие с открывающимися летом створками, верхняя часть окон зачастую стеклилась цветными стеклами: синими, бордовыми, лиловыми. За домом обычно находился большой сад со столетними березами, кленами, итальянскими серебристыми тополями, вишенниками, дубами.
В доме обычно было множество комнат, среди которых обязательно кабинет, который мог одновременно служить спальней хозяину дома, большая гостиная с выходом на балкон в летнюю пору, где вечерами обычно собирались к чаю, зимой же гостиную закрывали, чтобы не тратить лишних средств на отопление. Топились в средней полосе России обычно соломой или хворостом.
Но были усадьбы иного типа. В рассказе «Несрочная весна» описывается сохранившаяся уже в советские времена княжеская усадьба, которую охранял однорукий китаец, в отличие от разорившихся мелкопоместных усадеб, это было богатое поместье:
«Она осталась по счастливой случайности, нетронутой, неразграбленной, и в ней есть все, что обыкновенно бывает в подобных усадьбах. Есть церковь, построенная знаменитым итальянцем, есть несколько чудесных прудов, есть озеро, называемое Лебединым, а на озере остров с павильоном, где не однажды бывали пиры в честь Екатерины, посещавшей усадьбу.
Дом, или вернее, дворец, строен тем же итальянцем, который строил церковь…. Потолки блистали золоченой вязью, золочеными гербами, латинскими изречениями. В лаковых полах отсвечивала драгоценная мебель. В одном покое высилась кровать из какого-то темного дерева, под балдахином из красного атласа, и стоял венецианский сундук, открывавшийся с таинственной сладкогласной музыкой. В другом - весь простенок занимали часы с колоколами, в третьем – средневековый орган. И всюду глядели на меня бюсты. Статуи портреты… Боже, какой красоты на них женщины!
Часто бывал я и в нижних залах. Там прохладно и вечная тень, окна с железными толстыми решетками, а сквозь решетки видна радостная зелень кустов, радостный солнечный день, все такой же, как и сто, и двести лет тому назад. Там устроены в стенах ниши с полками, и на этих полках мерцают тусклым золотом десятки тысяч корешков, чуть ли не все достояние русской и европейской мысли за два последние века. В одной зале огромный телескоп, в другой гигантский планетарий, а на стенах снова портреты, редчайшие гравюры.»
Вместе с описанием усадеб и усадебной жизни в произведениях Ивана Алексеевича Бунина воссоздается дух прежнего дворянского уклада жизни, который современный читатель может понять и почувствовать, читая и перечитывая его замечательные книги.
Татьяна ВЕРЕЩАГИНА
