К 100-летию Почетного шахтера Александра Кошкар-оола

Об этой навсегда упущенной возможности я буду сожалеть до конца своих дней. Причем, прежде всего, как родной человек, а во вторую очередь уже как журналист. Все свои запоминающиеся встречи с интересными замечательными людьми помнишь до сих пор до мельчайших подробностей. Чаще всего при визировании текста интервью собеседники просили кое-что убрать, поскольку тебе доверили самое сокровенное - это «кое-что» в ходе задушевной беседы «не для печати». Поэтому бесконечно жаль, что не хватило времени расспросить самого родного человека. Тем не менее, за свои восемьдесят четыре года он пережил столько, что на десятерых хватит.

В отличие от отца мама накануне своего 90-летия успела рассказать о своей нелегкой судьбе. О том, как после развода родителей скиталась по родственникам, работала нянькой в семье приезжих врачей исключительно за пропитание. А потом рано вышла замуж за молодого шахтера. У этого молодого шахтера характер был кремень. Как бы ни было трудно, никогда не жаловался на судьбу. Поверив в новую, совсем неизведанную жизнь, пришедшую в те далекие годы в аратские местечки и аалы, 14-летним мальчишкой из рода Донгаков перешагнул он порог родного дома. Годков было маловато, но, как вспоминал отец, похлопав по его крепкому крестьянскому плечу, сам Салчак Тока, определил, что парень крепкий, сдюжит. Вот так и стал мой отец одним из первых тувинских шахтеров, вопреки особому, сакральному отношению тувинцев к горам. Уже потом, при получении первого паспорта Донгак Кошкар-оол Лопсанович станет Кошкар-оолом Александром Лопсановичем. Распространенная в те годы неточность советских паспортистов.

Единственным воспоминанием из детства он поделился лишь однажды. Как его маленьким пацаном отец сажал верхом на быка, а сам шел за плугом. Также в раннем детстве услышала его рассказ о том, как по тайге возил добытое бригадой на прииске Харал золото. Возможно за честность и бесстрашие ему и дали путевку на прокурорские курсы. Однажды на чердаке нашла его тетрадки по русскому языку с ошибками: «Девочка шел домой». Днем он учился на курсах, а вечером стоял на посту в доме правительства. Мама с первенцем – малышом Колей — на руках носила ему сваренную картошку в миске. В прокуратуре, со слов мамы, он проработал недолго. Однажды получили приказ забрать единственную корову-кормилицу на зимнике у многодетной семьи чабана, осужденного как врага народа. Возможно, с той поры у отца было обостренное чувство справедливости. Как он оказался рабочим в забое на Эрбекской шахте, а потом с мамой перебрались в Усть-Элегест на шахту «Красная горка» доподлинно неизвестно. Вот и корю себя за то, что не нашлось время задать отцу этот вопрос и выслушать ответ.

Сколько себя помню, он всегда и все делал «как надо» и никогда не жаловался. Даже после взрыва в забое, когда врачи вынесли свой жестокий вердикт: «Жить будет, видеть вряд ли». Только приезжий профессор дал надежду: «Саня, будем делать все, чтобы ты видел хотя бы одним глазом». Но несмотря на тяжесть своего положения отец не написал полагающегося в той ситуации заявления на виновника взрыва, мотивируя это тем, что у того есть семья и дети. И судьба ему вернула этот материальный долг обеспеченной старостью, заботой и вниманием детей и внуков. Помню его в больничной палате впервые беспомощного, в бинтах. На лице, где не было бинтов, в порах чернел уголь. Возможно, по этой причине у него всегда были особые отношения с баней. Это целый ритуал – затопить и довести до кондиции, а потом первым опробовать пар. Даже внуки знали, если дед пошел в баню, то это надолго.

Это сейчас понимаешь, какая сила воли была у отца. Про таких говорят «двужильный». После смены садился на мотоцикл и ехал на покос. Возвращался домой уже ближе к ночи. В ближайшее воскресенье семья из пяти человек – мама, папа, брат Николай, я и сестра Вера – ворошили скошенную траву и ставили копны. В пересменах пили чай с молоком и белоголовником. До сих пор помню вкус этого замечательного чая, сваренного мамой на костре.
Никогда не кичился высокой по тем временам наградой – орденом Октябрьской революции, второй по значимости наградой в советское время. Он был стахановцем и многие годы перевыполнял план и поэтому должен был быть представлен к Ордену Ленина, но подвел характер, уж слишком был горячий и крутой. Заслужил звание «Почетный шахтер РСФСР», но пошитую по этому случаю шахтерскую форму надевал редко. Почему, уже и не спросишь. Однако очень любил, когда в День шахтера к нему наведывался кто-нибудь из начальства разреза «Каа-Хемский». Один из приезжих рассказал, как рано утром по дороге к старому шахтеру Александру Лопсановичу Кошкар-оол заехали в магазин и купили палку колбасы да булку хлеба, вдруг в семье не найдут, что поставить на стол. Потом смеялись все вместе от души за щедро накрытым столом, с аппетитом уплетая собранные ветераном грузди. Их по собственному рецепту готовила Полина Ивановна. Стол по семейным праздникам накрывали от души, благо хозяйство и огород содержали с крестьянским усердием.

О его любви к чистоте и порядку ходили легенды. Как-то водитель грузовика с выписанным для него углем спросил у Николая, сына Александра Лопсановича, как в Усть-Элегесте найти дом старого шахтера. Николай ответил: «Свернешь с моста и едешь по улице Шахтерской почти до самого конца. Когда увидишь усадьбу, а вокруг ни пылинки, там и сгружай уголь, не ошибешься. Там один такой дом». В старости из-за аварии на шахте часто подводили глаза, но заведенный им порядок, когда все инструменты и вещи лежали и стояли по своим местам, помогал ему свободно двигаться по родному дому, двору, огороду. Уже после его кончины, когда обрядовые свечи догорели аккуратно дотла, шаман определил, что сильный и чистоплотный хозяин построил этот дом. Дом Человека, который прожил трудную жизнь, всегда надеялся только на себя и своих близких. В юбилейный – сотый – день рождения помяните и вы его добрым словом. Александр Лопсанович Кошкар-оол заслужил это.

Любовь Жиц.