Здесь все было «не так», начиная с оформления сцены, которое можно было видеть еще до начала спектакля, и заканчивая реакцией зрителей.
Когда закончился спектакль
Любой, кто был в театре им. Виктора Кок-оола знает, что бывает после спектакля. Все встают и долго (или не очень долго) аплодируют. Ну, так полагается – надо же показать уважение к актерам, независимо от того, что они только что показали. Спектакль или концерт, бенефис – в общем любое представление полагается приветствовать именно так.
Что произошло после «Преступления и наказания»? Тишина. Нет, конечно, немного поаплодировали, но не вставали. Вот ведь нюанс – не вставали даже чтобы ринуться в гардероб. Все сидели. Ожидали, что будет что-то еще? Но ведь актеры уже вышли на общий поклон.
После нескольких поклонов занавес закрыли. А публика так и оставалась в ожидании чего-то еще. Но поскольку занавес уже упал, то хлопать было бессмысленно. И все неторопливо стали выходить из зала.
Вот такого в нашем театре точно еще не было. Наверное, этот случай достоин быть занесенным в историю театра.
Любите ли вы Достоевского?
«Любите ли вы Брамса?», - спросила как-то раз у нас всех Франсуаза Саган. Брамса любить легко. Достоевского – трудно. Он мучает своих читателей, заставляет их брать на себя чужие беды, чужую муку, чужие преступления.
Но он дает нам хотя бы время отдышаться от мучительного сопереживания. Роман длинный, к счастью, есть и описания, есть эпизоды полегче. А спектакль короткий. И надо вложить в него и «идею», и «раздумья» и «ницшеанство» - ну, понятно: все это проходили в школе.
Как начинается роман «Преступление и наказание»? «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К-ну мосту».
Как начался спектакль? С самой жестокой, ужасной, кошмарной сцены. Это когда на глазах у маленького Родиона пьяный мужик убивает лошадь. Как ее хлещут кнутом по глазам, бьют со всех сторон. Потом – оглоблей. И вконец измученную обессилевшую лошаденку добивают железным ломом.
Вот так нас всех швырнули в мир Раскольникова. Да, было страшно. Потом тема лошади выйдет еще несколько раз. И всегда в контексте муки. Катерина Ивановна восклицает: «Довольно!.. Пора!.. Прощай, горемыка!.. Уездили клячу!.. Надорвала-а-сь!». Один раз Родион даже проснётся в маске коня. Он тоже уже будет замученным и обессиленным.
Однако работа с текстом и все оформление, костюмы порой вызывают мысль: «а читали ли сценарист и режиссер Достоевского?»
Кто читал Достоевского?
«Преступление и наказание» - какие первые ассоциации? Убогие кварталы Петербурга. Грязные лестницы доходных домов. Вот у Евтушенко – это да, это – мир героев романа «Преступление и наказание»:
«От убогих заплеванных лестниц,
керосином пропахших квартир,
петербургский чахоточный месяц
на старуху меня наводил».
Петербург – полноправный герой романа. А мы увидели на сцене решетки – фрагменты деревянной основы тувинской юрты. Многие герои в одежде, которая напоминает национальную одежду разных народов Сибири.
Все-таки степь – это не самая обычная обстановка для героев Достоевского. Но будем справедливы – и Вечного Синего Неба, которое должно быть над степью, мы тоже не увидели. Общий фон – черный.
Явно авторы спектакля хотели «придвинуть» Раскольникова к нам, показать его «здесь и сейчас». Но для этого не нужны и фрагменты юрты. В Кызыле полно домов с грязными лестницами, есть районы, где проживают люди, которым явно не повезло в жизни. Это все – здесь и сейчас, и убийства вовсе не редкость именно в таких проблемных районах. Но чтобы показать все это нужен больший уровень смелости. К такому не готовы ни работники театра, ни зрители. Это мог бы быть настоящий ужас, не киношный.
В плену чертей
В спектакле много интереснейших режиссерских находок, неожиданных мизансцен. Это действительно новое явление в Национальном театре. Чаще он всё же более традиционен. С толкованием отдельных моментов, можно соглашаться или не соглашаться, но это уж на вкус и цвет. Вот, например хрестоматийная сцена, где Раскольников случайно слышит разговор студента и офицера. Студент полагает, что старуху надобно непременно убить. «Странным всегда казалось ему это совпадение. Этот ничтожный, трактирный разговор имел чрезвычайное на него влияние при дальнейшем развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение, указание…»
Режиссер Альберт Хомушку решил эту сцену в другом ключе: на набережной сидят два проказливых черта. Они говорят, что старуха не должна жить, и при этом ловят Раскольникова на крючок. То есть, получается, что Родион пойман на крючок чертями и дальше действует по их подсказке. Но если уж фантазировать, то можно было бы предположить, что он пойман не чертями, а своими мыслями. Это его рассуждения о «твари дрожащей» поймали его же на крючок. Но все же будем уважать выбор режиссера.
Выбор актеров – это тоже заслуга режиссера. Эдуард Ондар в роли абсолютно равнодушного к людям городового. Ему тоже скучно и тоскливо. Блестяще сыграл въедливого Порфирия Петровича Станислав Ириль. У Порфирия Петровича даже не бульдожья хватка, а как у капкана: попался – и ничего не поделаешь. Петр Лужин в исполнении Орлана Оюна откровенно подл. Тут без оттенков. Просто подл. Думать о нем, как о деловом преуспевающем человеке, практичном и рациональном, не хочется. И это, наверное, правильно. Так и должно быть.
Отдельный герой пьесы – музыкальное оформление. Композитор – Буян-Маадыр Тулуш. Нужна большая смелось, чтобы представить себе спектакль по «Преступлению и наказанию» именно как музыкальную постановку. И написать к ней вполне современную музыку. И не пойти на поводу стереотипов, не делать стилизацию под музыкальную культуру середины позапрошлого века.
Достоевский победил
Выбор именно этой темы Альберт Хомушку объяснял актуальностью. Говорил, что хотел показать ценность человеческой жизни. Что надо пожалеть и Алену Ивановну, которая занимается микрозаймами, и ее единокровную вечно беременную сестру. Что в школе многие дети говорят о том, что это Раскольников заслуживает сочувствия, и не понимают ценности человеческой жизни...
Не получилось. Да, процентщица – это тоже человек. Было красивое решение темы – танец смерти, когда души ее и Елизаветы Ивановны баюкают нерожденного ребенка. Но все равно не получилось. Ведь и в тексте пьесы осталось, что Елизавета была «поминутно беременна». А куда девались остальные ее дети? Вредная злобная старушенция в исполнении Саяны Сат вот никак не располагала к сочувствию.
Уран-оол Стал-оол в роли Раскольникова мучился и страдал. И мы страдали вместе с ним. Безвыходность, безнадежность, безбрежность унылой тоски. Мать, сестра, Сонечка… и он понимает, что ничем помочь не может. А ведь он – мужчина, должен взять на себя ответственность за женщин.
Можно сокращать роман до пьесы, но и там Достоевский покажет «как надо». Родион мучился, что не оказался «Наполеоном», что страдает, убив человека, что проигрывает ницшеанскому сверхчеловеку… И не понимаешь, что он – победил Ницше. Что быть человеком – это уметь страдать. Без страданий и переживаний убивают звери. Никакой волк не будет проливать слезы над зайчишкой, волки, окружая марала, не задумываются о том, дрожащие ли они твари.
Раскольников – человек. А убивающий в пьяной драке собутыльника… тоже человек. Фактически. И наказание им будет одно. По Уложению о наказаниях уголовных и исправительных Раскольников получает восемь лет каторги второго разряда. То есть не тяжелая работа в крепости. Это было простое, не квалифицированное убийство.
Две сестры вырезали целую семью в Ак-Довураке. Одна из них получила шесть лет колонии общего режима. С судьей не надо спорить, как и с режиссером. Просто жизнь у нас подешевела что ли? Мы не знаем, мучились ли сестры убивая маленьких детей. И уж точно не можем им сочувствовать.
Но Раскольников… Раскольников, убивающий человека в себе, даже в постановке, где режиссер и вся труппа хотели показать другое, вызывает сочувствие. Да, Достоевский победил. Или победили режиссер с актерами, которые другими средствами смогли передать именно идеи Достоевского? И уж точно они передали общую атмосферу безысходности.
Ирина КАЧАН