Наша замечательная Тува богата многими природными ресурсами, но главным ее достоянием является лес, который занимает почти половину всей ее территории. На протяжении многих столетий люди, населявшие эту землю, берегли и почитали лесное богатство, дававшее им жизнь.
В 1944 году Тува стала советской, войдя в состав Российской Федерации на правах автономной области, и в череде других важных решений, одним из первых, было принято решение о государственной охране лесов. Семьдесят лет тому назад, а именно 11 января 1946 года, исполкомом областного Совета депутатов трудящихся Тувинской автономной области было принято решение « Об организации лесного хозяйства и охраны лесов Тувинской автономной области». При облисполкоме были организовано Управление лесами и 16 лесничеств, которые вскоре преобразовались в лесхозы.
В последние десять лет многое изменилось в лесном хозяйстве. Начну с того, что нет самих лесхозов. Вместо одного лесхоза появились две новые организации, одна из которых включает в свое длинное название и слово «лесничество», в названии второй, тоже из сложного словосочетания, присутствует корень «лес».
Десять лет тому назад, лесная общественность всей страны, в том числе и Тувы, была обеспокоена принятием в декабре 2006 года нового Лесного кодекса, который, по мнению большинства специалистов лесного хозяйства, будет губительным как для лесного хозяйства страны, так и для леса в целом. Несмотря на протесты специалистов этой отрасли, кодекс был принят.
Что же все-таки произошло, что конкретно изменилось в лесном хозяйстве страны и Тувы за эти десять лет? Лучше всего могут объяснить ситуацию люди, для которых лес — профессия.
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ОКАЗАЛАСЬ ХУЖЕ
Первая моя встреча — с бывшим главным лесничим Туранского лесхоза, нынешним директором-лесничим Государственного казенного учреждения Республики Тува «Туранское лесничество» Андреем Грибачевым. Стаж его работы в лесном хозяйстве, ровно тридцать лет.
Начинал Андрей Николаевич после окончания Дивногорского лесного техникума помощником лесничего в Уюке, затем был инженером лесной охраны в Туране, потом — главным лесничим Туранского лесхоза. Свою профессию выбрал еще в юные годы, будучи членом школьного лесничества, которое создал туранский лесхоз, беспокоясь о кадрах на будущее. Полюбив лес с детских лет, он всю жизнь с трепетом относился к своему делу, своей профессии, гордился ею. Но все изменилось в последние семь лет, когда лесхоза не стало, а вместо него появились две нелепые организации, с нелепыми названиями, одной из которых он теперь руководит и ждет не дождется того момента, когда выйдет на пенсию. Вот его рассказ.
«Когда готовился новый кодекс, мы, конечно, переживали, понимали, сколько бед он может принести, но все же надеялись на чей-то здравый смысл. Действительность оказалась гораздо хуже всех наших предположений.
В 2010 году, когда в европейской части России стали гореть деревни, все всполошились: а где же лесники были, что они делали? Потом опомнились: а лесников-то и нет. В новом Лесном кодексе нет этой профессии, не прописана. Но исправлять никто ничего не стал. В 2015 году та же ситуация в Хакассии — опять сгорело несколько деревень, погибли люди, скот. Ведь раньше как было? У нас в каждом поселке, Уюке, Аржаане, Тарлаге, Хадыне, везде был свой человек — лесник. И он полностью отвечал за все, что происходит не только в лесу, но и рядом с поселком, где он живет. Если начинался пожар, лесники сразу сообщали об этом, собирали народ, и пожар в большинстве случаев тут же тушили, не дожидаясь, когда огонь охватит большую площадь. Сейчас существует космический мониторинг, который определяет пожар, когда огонь охватывает территорию не меньше чем в пять гектар. И тушить не кому, штат лесничеств мизерный, а дружины, созданные на общественных началах в каждом населенном пункте, очень неэффективны и существуют больше на бумаге, чем на самом деле.
Для эффективного тушения пожара важны время и обученная команда, а не разношерстный контингент, экстренно собранный, когда уже все кругом полыхает, и у них нет той ответственности, которая была у лесника. Конечно, и раньше были большие пожары, но их в разы было меньше, чем сегодня.
Туранский лесхоз был расформирован в 2008 году, вместо него появилось две организации: Государственное казенное учреждение РТ «Туранское лесничество» и Туранское автономное специализированное лесохозяйственное учреждение, или Туранское АСЛХУ, которым руководит бывший директор бывшего лесхоза Андрей Владимирович Бородкин.
Лесничество, которым руковожу я, — управленческая организация, работающая по лесохозяйственному регламенту, составленному на десять лет вперед, до 2018 года, и спущенному нам сверху. Там уже все предусмотрено, чем нам заниматься: сколько санрубок провести, сколько посадок, дорог сколько построить и т.д. Финансы тоже рассчитываются сверху, хотя мы и предоставляем свои расчеты, это нигде не учитывается, — вписывайтесь в то, что вам дают. Раньше лесхозам тоже денег давали мало, но мы имели возможность зарабатывать сами — продавали дрова, лес, пиломатериалы. Теперь ничего этого делать нельзя. Можно только сдавать леса в аренду. Но деньги с аренды все идут в госбюджет, нам ничего не остается. Да и с самой арендой тоже мало что получается. У нас в основном идет аренда на рекреационные цели, это турбаза «Рысь», и пастьбу скота: здесь и частные предприниматели, и одна большая организация — «Туранское мараловодческое хозяйство».
Брать участки леса на промышленную рубку у нас оказалось невыгодным. Договор, заключенный с фирмой «Гаруда» на срок десять лет, расторгнут по их инициативе уже через три года, там надо было строить дороги, это показалось им затратным мероприятием, они взяли то, что можно было взять, безо всяких вложений со своей стороны и ушли. Еще один участок в 10000 га брало у нас ООО « Барс», но год поработало и тоже отказалось.
Есть еще одна существенная проблема: пятьдесят процентов лесов, принадлежащих нашему лесничеству, являются резервными, не подлежащими арендному использованию. Эта цифра идет еще с 1986 года, с последнего лесоустройства, проводимого на территории Туранского лесхоза. С этого времени в лесу произошло много изменений, которые могли бы отразить новые обследования лесоустройства, но их не проводят вот уже почти тридцать лет. Это очень затратное мероприятие, на которое у нас самих денег нет.
Аренда леса на сбор побочного продукта — ягод, грибов, ореха — у нас тоже не прижилась. Потому что один год — урожайный, другой — нет, а деньги за аренду платить надо каждый год. Кто будет рисковать?
Расчет, что частный капитал возьмет леса в аренду и будет их обихаживать без затрат на содержание лесников, абсолютно не оправдался. Даже крупные арендаторы, которые подписывают проект освоения лесов, где прописаны и выборочные рубки, и сплошные с последующей посадкой лесных культур, не оправдали ожиданий. Проследить, делают ли они лесопосадки, предусмотренные в договоре аренды, или нет, мы практически не можем. Потому что даже если произведены посадки, за ними нужно ухаживать, ведь без ухода — прополок, полива, окучивания — ничего не приживается. А это большие затраты. Следить, делают они это или нет, некому. У нас нет специалистов, мы их потеряли. Работать за мизерную зарплату мало кто соглашается, а если соглашаются, то те, кому деваться больше некуда, и отношение к делу соответственное.
Нам было бы гораздо выгоднее отдавать в аренду небольшие лесосеки с объемом работы в 200 — 500 кубических метров. Как это было в 90-е годы с использованием аукциона. Тогда превышение по аукциону шло нам, остальное — в бюджет. Сейчас принят закон по возврату малого бизнеса в лесное дело, как он будет действовать, покажет время.
А пока мы занимаемся бумаго-творчеством. Мой помощник целыми днями сидит за печатанием договоров купли-продажи. Даже на обыкновенную заготовку дров частным гражданином нужно составить договор на 11 листах, в трех обязательных экземплярах, это будет 33 листа. Бумаги идет огромное количество, у нас денег на нее не хватает, уже залезли в долги, и теперь приходится просить тех, кто идет к нам за договорами для заготовки дров, чтобы приносили свою бумагу. Картриджи тоже едва успеваем заправлять.
Раньше все это делалось на специальном бланке, размером в пол-листа и за считанные минуты. Теперь на оформление договора тратится по месяцу, а то и больше, ведь его еще на подпись нужно отвезти в Кызыл, потом привезти обратно, а это еще одна трата денег — на ГСМ.
Вторая организация, отделившаяся от лесхоза, — Туранское автономное спецЛХУ, она абсолютно бесправна. Создавалась для того, чтобы по госконтракту проводить все лесные работы: санитарные рубки, лесопосадки, строительство лесных дорог, пожаротушение и т.д. Первые три года так оно и было. Потом Москва заявила, что мы работаем не по закону, что все лесные работы нужно выставлять на торги, так прописано в кодексе. И вот в 2012 году в результате этих торгов госконтракт на все лесные работы в Туране выиграл какой-то московский предприниматель, который вскоре позвонил Бородкину с предложением , чтобы ЛХУ делало эту работу, а он оплатит в половинном размере тендера, который он выиграл. Конечно, Бородкин ему отказал. То же самое повторилось в 2013 году, только предприниматель был местный, из Кызыла. Предоплату в 30% они получили, но делать ничего не стали.
И так происходило везде и всюду, по всей России, многие ЛХУ остались существовать только на бумаге, так произошло и в Туве с Каа-Хемским, Барун-Хемчикским, Кызылским, Тес-Хемским ЛХУ. Наломав дров, законодатели вынуждены были внести в кодекс еще одну поправку — о том, что госконтракты имеют право заключать только с ЛХУ, и только с ними. Так ведь сначала разорили эти и без того едва стоявшие на ногах организации, потом опомнились. Техники у них нет, старые, еще с советских времен, машины стоят — нет денег на запчасти, топливо. Сейчас Туранскому ЛХУ передали ПХС — пожарно-химические станции, там техника есть, причем новая и хорошая, но на ее содержание опять же средств не выделили. Бородкин вынужден был тратить даже свои деньги, благо он еще и частный предприниматель, но ведь это не выход
Прошедший 2015 год был как никогда засушливым, и пожары не заставили себя ждать, они полыхали по всей Сибири, полыхали и в Туве. И Туранское ЛХУ, как имеющее в своем распоряжении ПХС, вынуждено было тушить пожары не только у себя, но и на территориях других лесничеств, не имеющих своих средств тушения пожаров. Но кроме техники, нужны еще и люди. И не просто случайно набранный контингент, а обученные и имеющие опыт в этом непростом, а подчас и смертельно опасном деле. Но контингент набирается как раз случайный, по одной причине: люди не состоят в штате, а потому не обучены, а главное, не дисциплинированы. Деньги на оплату их труда тоже приходят не сразу, и не всегда. А поэтому ждать от них большой отдачи не приходится.
Мне осталось до пенсии два года, считаю каждый день, так все надоело — настоящего дела нет, одни бумаги. Хотя мог бы работать еще, здоровье позволяет. Но нет душевных сил видеть весь абсурд происходящего».
Посещение следующего лесхоза, бывшего Кызыльского, а теперь просто лесничества, тоже мало чем порадовало, а точнее сказать, не порадовало совсем. Здесь дела обстоят еще хуже.
Вот что рассказал директор-лесничий ГКУ «Кызыльское лесничество» Виктор Исаев: «Наше автономное специализированное лесохозяйственное учреждение обанкротилось уже через год своего существования из-за больших долгов по налогам и зарплате. А потому вся техника, какая на тот момент здесь находилась, была описана и распродана. Когда начались пожары, тушить их было нечем. Что можно сделать на пожаре без трактора или бульдозера? В 2015 году мы подписали договор на тушение пожаров с туранским АУ, которому была передана ПХС, но пожары бушевали по всей Туве, они должны были их тушить не только у себя, но еще в других лесничествах, в том числе и у нас. Но где же взять столько людей, как разорваться? Набирали кого попало, лишь бы согласились. И вот прибыла команда совершенно не обученных, недисциплинированных, не имеющих опыта в такой опасной работе, да и не больно-то склонных вообще работать людей. Что с них толку? А своих людей у нас практически нет. На три лесничества, в которых более двухсот тысяч гектаров леса, 6 человек сотрудников: 3 лесничих и три мастера леса. И в головном лесничестве 7 человек — вот весь коллектив нашего учреждения, а раньше только в чербинском лесничестве работали 60 человек, а всего в лесхозе трудились около ста человек.
Как можно работать с лесом на таких огромных площадях, не имея ни техники, ни людей?»
КАК САД СТАЛ КООПЕРАТИВОМ
Объективности ради, надо сказать, что в Чербинском лесничестве и десять лет тому назад дела обстояли не очень хорошо, тогда надежда была на выращивание саженцев лиственницы в питомнике, который хотели создать с помощью ученого-лесовода Ивана Викентьевича Екимова, который приезжал из Красноярска и все лето работал на своих опытных делянках в знаменитом Чербинском саду. Но ушел из жизни Иван Викентьевич, ушел из владений лесничества и Чербинский сад. И, может быть, хорошо, что отделился.
Когда-то в этом саду на плантации в 70 га, а всего сад занимал площадь в 140 гектаров, была посажена облепиха, которая в самые урожайные годы давала 100–110 тонн ценной витаминной ягоды, перерабатываемой на Бийском витаминном заводе. Выращивались и другие ягодные культуры — смородина, малина, вишня, ранетка. Полив производили специальной поливальной системой, требовавшей больших затрат, которые государство делало ради ценного стратегического продукта. Но пришли лихие девяностые, денег не стало, сад стал помаленьку приходить в запустение, и если бы не энтузиасты своего дела, такие, как Надежда Медведева, исчез бы совсем.
После разделения лесхоза на два предприятия стало еще хуже, чем в девяностые. Сад отошел к спецЛХУ, которое, просуществовав год, обанкротилось, имея задолженность по налогам и зарплате в два с половиной миллиона рублей. Все счета были закрыты, денег не было даже на зарплату работникам, которые обихаживали то, что осталось от сада. А оставались еще не сотки, а гектары ягодников, которые нужно было пропалывать, поливать уже не механизированным способом, а вручную, на зиму укрывать и т. д.
Нужны были деньги, которых в системе лесного хозяйства не было. Эти деньги могло дать только министерство сельского хозяйства, в смете которого предусматривались субсидии на многолетние насаждения. Так возникла мысль организовать сельскохозяйственный производственный кооператив «Чербинский лесопитомник».
С помощью сотрудников Центра защиты леса был написан проект будущей деятельности и получены первые субсидии, использованные на покупку самой необходимой техники и саженцев. Председателем кооператива стал бывший агроном Игорь Ригов, ведущим специалистом — Надежда Медведева.
Понемногу дела в чербинском лесопитомнике начали налаживаться. Если в первый год новой работы в саду было 4 гектара малины, 1 гектар смородины, 7 гектаров вишни и 20 гектар облепихи, в 2015 году посадки малины увеличились до 16 гектаров, смородины — до 6 гектаров, появилась земляника — 3 гектара, сделаны новые посадки облепихи на 10 гектарах.
Но возникло множество новых проблем, вызванных отделением сада от лесного хозяйства, — это и земля, и проблема с кадрами, и недружелюбное отношение бывших сослуживцев и части населения, которые не стесняются кормить в саду свой скот, уничтожая новые посадки облепихи. Остается надеяться, что со временем все рассосется и жители Черби будут по-прежнему гордиться своим садом, ведь он единственный на всю нашу республику. И нет большой разницы, в чьем ведении он находится — Министерства сельского хозяйства или Комитета лесного хозяйства Тувы. Главное, что он есть.
Хотя, с другой стороны, жаль, что лесное хозяйство Тувы лишилось своей изюминки, которую создавали и пестовали специалисты лесного хозяйства в шестидесятые-восьмидесятые годы прошлого столетия — Василий Пугачев, Анна Балязина и многие другие.
ЗАДАЧА ОДНА — ВЫЖИТЬ
Шагонарское АСЛХУ — одно из немногих жизнедеятельных учреждений этого типа, оставшихся в Туве после разделения лесхозов в 2008 году. И живет оно, или, скорее всего, выживает, благодаря своему руководителю, Сергею Михайловичу Спирину, бывшему директору Шагонарского лесхоза, с которым впервые мне довелось встретиться в 2006 году, накануне празднования 60-летия образования лесной службы в Туве.
Тогда поразил контраст между разваленными в большинстве своем организациями этого молодого города и той кипучей жизнью, которая шла на территории лесхоза, — работала пилорама, четырехсторонний станок, три бригады плотников прямо на лесхозовской территории возводили срубы домов, бань и других хозяйственных построек. Топорища, черенки для лопат, ящики под рассаду, изготовленные рабочими лесхоза, продавались в расположенном неподалеку хозяйственном магазине. Сотрудники лесхоза, и в том числе совсем молодые, недавно влившиеся в коллектив, были вполне довольны и своей работой, и зарплатой, хотя и не очень солидной, но стабильной на нестабильном фоне безработицы и разрухи, царящей вокруг.
Поразил тогда и вид самой конторы лесхоза, расположенной в двух-этажном здании, светлоокрашенной и как-то по особенному сияющей в лучах весеннего солнца. Все здесь казалось веселым, молодым, жизнерадостным. Апофеозом этой жизнерадостной картины было цветущее лимонное деревце в кадке, источающее нежнейший аромат.
Таким же молодым, задорно энергичным предстал перед нашей журналисткой группой директор лесхоза Сергей Михайлович Спирин, несмотря на то, что тоже был встревожен возможностью принятия нового Лесного кодекса, который тогда бурно обсуждался всеми специалистами лесного хозяйства.
Прошло почти десять лет, и вот снова Шагонар, то же самое здание, та же контора. Но то ли от того, что на дворе зима и один из самых коротких дней зимнего солнцестояния, все вокруг кажется потемневшим и даже как-то немного осевшим. И тишина, не слышно, как прежде, ни звона пилорамы, ни стука топоров. И только лимонное деревце по-прежнему источает нежный аромат, только уже не цветов, а спелых лимонов, которые, как маленькие солнышки, освещают показавшийся сумрачным кабинет начальника, оказавшегося по-прежнему энергичным и молодым, хотя стаж его работы в лесном хозяйстве уже более тридцати лет.
Первый вопрос к Сергею Михайловичу напрашивается сам собой: как удалось выжить шагонарскому автономному специализированному ЛХУ, или просто АУ, как сотрудники коротко называют свое учреждение (очень напоминает заблудившихся в лесу), когда многие другие подобные организации в Туве, да и не только в Туве, оказались совершенно недееспособными в создавшихся условиях действия Лесного кодекса 2006 года?
— Вот именно выжить, а не жить и работать в полную силу. Сил-то мы тратим много, но все на какие-то пустяки: на суды, где доказываем очевидное, тратим на это деньги, которых у нас и так в обрез. Берем, а потом втридорога оплачиваем кредиты, взятые на тушение пожаров, потому что деньги, запланированные государством на это, приходят через три-четыре месяца после осуществления работ, а людей надо накормить, одеть, как положено, технику заправить топливом и т.д.
АУшек в республике осталось всего четыре из десяти — в Балга-зыне, в Туране, на Тодже и у нас, в Шагонаре. Занимаемся всем, чем придется: опилки фасуем, ягоды и грибы собираем, мясо и рыбу добываем, а те, кто ждал контракт, те давно пролетели.
Выходим из создавшихся не в нашу пользу условий может быть еще и потому, что я вовремя, в 2010 году, сумел арендовать два участка для лесозаготовок, сохранил пилораму, хотя это по новым правилам и не положено было, но сохранили, и там работают сейчас 8 человек.
Правда и здесь свои проблемы — большая конкуренция с частниками, которые работают в более выгодных, чем у нас, условиях, а потому их пиломатериалы пользуются большим спросом, чем наш товар. Тем не менее, это хоть и небольшое, но все же подспорье. За счет этого платим за электроэнергию, уголь покупаем, кочегарам зарплату даем по 10 тысяч в месяц. Сейчас вот заключили договор с Каа-Хемским угольным разрезом: они нам уголь по 2 тысячи за тонну, а мы им пиломатериал. А так уголь покупать — он 3 тысячи за тонну обойдется.
Хотя имущественно мы принадлежим республике и она должна давать нам деньги и на налоги, и на все остальное: платить за электроэнергию, топливо, расходы на механизмы покрывать, все это прописано в уставе, но ничего в реальности нет. Все сами, и на зарплату сами зарабатываем. Часто приходится идти наперекор указам сверху, поэтому я говорю своему начальству: когда зарплату у вас буду получать, тогда и будете мною командовать. Это, конечно, там не нравится, я в год по 10–20 выговоров получаю. Владимир Кызыл-оолович Сарыг-оол, наш недавний председатель комитета, мне прямо говорил: уходи. Но ушел он, а я работаю.
— Сергей Михайлович, а почему частники в более выгодном положении, чем вы, которые к лесу ближе, чем кто бы то ни был?
— А потому что каждый частник имеет право с разными льготами практически бесплатно срубить в лесу 300 кубометров древесины, а пилорамы чуть ли не на всех чабанских стоянках сейчас имеются, и родственников у каждого чабана неисчислимое количество — это одно. А второе — многие просто воруют лес, благо лесника, который знал в лесу каждое дерево и отвечал за него, теперь нет. Сейчас из нас сделали бюрократов, вся работа на бумаге, в конторе. Мы только из окошка глядим — вон, опять лесовоз с ворованным лесом промелькнул, а мы ничего сделать не можем: нас оторвали от леса, от нашего кровного дела — охранять и приумножать леса.
Даже в 90-е годы, когда лесника сделали бесправным, но он все же был в каждом поселке и слышал: ага, вон там загудела пила, и, если сам боялся туда идти, звонил нам, и мы приезжали. Задерживали воров и нарушителей закона. А теперь даже если и нечаянно кого обнаружишь, то еще и доказать сложно, что это вор, потому что, чтобы это доказать, нужно захватить его точно в момент его действий, когда ствол отделяется от прикорневой шейки. А это прямо фантастика какая-то!
Сейчас леса рубится больше, чем в советское время, когда лес заготавливали все совхозы, лесопункты, промкомбинат, разные строительные организации, сам лесхоз. Сегодня местное население вырубает в два раза больше. В лес зайдешь и все видать за километр, а раньше за 100 метров ничего не видно — такая тайга была густая. На склонах еще сохранилась, а пойменный лес практически весь вырублен. Реки и болота пересыхают.
— А как у вас обстоят дела со специалистами?
— Хоть нас и сильно сократили, но специалисты пока есть, смена молодая — вот два сына у меня работают, сын еще одного лесника пришел. Работа в лесу всегда была преемственной, я сам сын лесника. В АУ мы зарплату себе сами зарабатываем, а вот в лесничестве совсем худо — участковый лесничий получает зарплату 8 тысяч рублей. В Шагонарском лесничестве, которое делится на 3 участковых лесничества и охватывает площадь в 500 тысяч гектар, работает всего 11 человек — это лесничий, его заместитель, три участковых, три мастера и бухгалтерия. Сидят все в конторе, занимаются в основном бумажной работой. На местах вообще никого нет.
— А как с пожарами справляетесь?
— Горим по полной программе. Раньше как было? Только загорелось где, лесник сразу нам сообщает, пока мы приедем, он уже там организует население. Кроме того, он все дорожки, тропинки в лесу знает, поэтому иногда справлялись с небольшим пожаром и до того, как приедем мы. А сейчас ПХС приезжает, парни не местные, ничего не знают, тупо работают, пока разберутся. И руководил пожаром лесник, так как лучше всех знал обстановку. А сейчас не поймешь, кто руководит: МЧС приезжает, кричит: я старший, администрация приезжает, тоже никого не слушает. И получается неразбериха, никто толком не знает, что делать.
Сейчас местная администрация тоже отвечает за пожары, но у них нет подготовленных людей, на бумаге есть, а на самом деле их нет. Нынче вот как сосновый бор сожгли? Когда загорелось, администрация человек двадцать собрала и бросилась спасать кошары. Лесничий из Хайырыкана кричит: бор надо спасать. А администрация: кошары, а лес не мой. Короче бор спасать было некому, все погорело. А наш мастер из Хайырыкана с двумя помощниками, что он мог сделать? Вся техника, которая была выделена администрации для тушения пожаров, была разобрана по домам, стояла на колодках, без горючего, абсолютно не готовая к каким-либо экстренным ситуациям.
Сейчас после пожаров в Хакасии, после гибели людей, маленько зашевелились, стали делать резервы: покупать РЛО, лопаты, топоры, бензопилы. У нас вон резерв мчсовский на складе лежит, лесничему передали.
— А где же ваш ПХС был, когда сосновый бор загорелся, почему они не участвовали в спасении вашего главного лесного достояния?
— Нам ПХС третьего типа передали в марте 2015 года, и на его плечи легла огромная территория в нескольких районах : Чадан, Барум, Сут-Холь, Овюр. Три брига-ды — 18 человек, обученные, одетые, с касками и противогазами. В это время они находились в другом районе, где пожары начались еще раньше, засуха стояла везде, по всей республике.
С ПХС тоже не совсем все продумано. Они фактически работают только в пожароопасный период, с апреля по октябрь, в остальное время ничего не делают, но получают, пусть мизерный, но все же оклад. А раньше как было? Летом пожары тушат, зимой санрубки производят, веники вяжут — одни и те же люди . И государству выгоднее, зачем ПХС-ника держать круглый год, он с октября сидит, голый оклад получает и ничего не делает. А раньше апрель наступил: приказ на пожары. Пожароопасный период закончился, опять приказ: перевести на пилораму. Люди круглый год были заняты.
А сейчас ребята молодые, с апреля по октябрь работают, потом все: полгода делать нечего, а у них семьи, кормить надо — они ищут еще какую-то работу. Если найдут что-то получше, постабильнее, уходят. А нам опять надо искать людей, опять обучать, тренировать.
— Когда-то у вас был хороший лесопитомник. Он сохранился?
— Лесопитомник загнулся, потому что посадочный материал вырастил, а тендер, мы же раньше по тендеру работали, не выиграл, денег на дальнейшую работу нет, куда его? Мы там сейчас облепихи немного посадили, ребята из Чоодуринского школьного лесничества работают : поливают, окучивают, ягоды собирают. Две грядки лиственницы есть — тоже ребятишки ухаживают. Мы их заинтересовываем, но беда, потом работать негде, нет ни ставок, ни зарплаты нормальной. В лесничестве инженер лесной охраны 8 тысяч получает, а на нем ответственность какая!
В лесном хозяйстве надо планировать минимум на три года вперед. Если культуры садить, то надо сначала вырастить посадочный материал, ухаживать за ним. Раньше пока культуры не переведешь в лесом покрытую площадь, работы не считались законченными. Комиссия из Москвы приезжала принимать законченную работу. Если нет культур — это был первый показатель, директора снимали с работы. И естественно, на их выращивание выделялись деньги, и не малые В уход за культурами входили разные работы: механизированная вспашка, прополка, окучивание, полив, осветление, минеральные полосы от пожаров. Сейчас у нас и показать нечего — все культуры погорели, обычно их высаживают по краю леса, а пожары степные, все начисто уничтожают.
— Каким образом финансируются работы, которые вам предписано выполнять?
— Все прошедшие годы, за исключением 2015 года, мы работали по тендеру. Выиграешь торги — с тобой заключают контракт на все виды работ: тушение пожаров, строительство дорог, лесовосстановление. Но как обычно, эти торги мы проигрывали. Потому что люди со стороны, какие-нибудь индивидуальные предприниматели, которые на базарах яблоками торгуют, не имея вообще никакого понятия о работе в лесу, ставят такие ставки, что ниже уже некуда, и выигрывают. А потом приходят и говорят: давай договоримся, ты делаешь работу, я тебе плачу половину. Конечно, никто на это не пойдет, дядя за так получит деньги, а мы, практически бесплатно, будем вкалывать. В результате никто ничего не делал. С прошлого года эту систему торгов, наконец, отменили, теперь мы стали работать по соглашению, тут хоть какие-то деньги появились. Но беда в том, что там, наверху, реальной ситуации или не знают, или не хотят знать. Объемы работ и деньги на них, как утвердили пять лет тому назад, так они и есть по сей день. Чуть-чуть прибавили на инфляцию, буквально копейки, а расходы на горючее, электроэнергию, газ увеличились существенно.
А сейчас, вообще, полконтракта получается бесплатно. А как бесплатно отвод лесосеки сделать? Надо водителю заплатить, чтобы туда приехать. Затески сделать, столбы вкопать, кто это будет делать? Штата-то нет, оклада нет. Раньше того же лесника можно было заставить, он на окладе сидел. А теперь механическая обработка почвы бесплатно, уход за лесными культурами — бесплатно. Планы дают, а кто работать-то будет? Рабочих сейчас не найдешь, стимула у людей нет работать, лучше на пособие жить, которое мало чем отличается от наших нищенских зарплат, если они вообще есть. Да еще и контракт заключишь, работу сделаешь, а деньги за нее тарги из Комитета могут забрать, как в прошлом году: работы по контракту выполнили, шестьдесят человек нанимал, все посадки сделали, денег нет. Сверху требуют, расторгай контракт, а как я его расторгну, когда работа сделана, людям платить нужно, они ко мне каждый день приходят: где деньги? На другие АУ тоже давили, они сдались, расторгли контракты, а я сказал: нет. Деньги нам перечислили только 28 декабря. Так я все-равно подсел, кредиты пришлось брать, до сих пор расплачиваюсь. А иначе ничего не получается. Пожары начинаются — бензина нет, продуктов нет, денег нет. Приходится все брать взаймы, а рассчитываемся вот только сейчас, в самом конце декабря.
— Что вы, Сергей Михайлович, считаете главным недостатком в сложившейся ситуации?
Ситуация в лесном хозяйстве сейчас такая, потому что у руля в лесном хозяйстве в Москве менеджеры, а не специалисты. За последние 10 лет сменилось 12 менеджеров, и все: сантехники, электрики, юристы, — кто угодно, только не специалисты лесного дела.
Лесоустройство — это основа лесного хозяйства. Это как перепись населения, чтобы знать сколько людей, какой состав, какой возраст, чем занимаются. Также и в лесу: нужно знать, какой он, сколько, какие породы, возраст, спелость, какие болезни, а у нас последнее лесоустройство проводилось тридцать лет тому назад, в 1987 году.
Сибирский шелкопряд много вреда приносит, никто с ним не борется. Года три тому назад спорили, кому проект составлять, Комитету, нам или Центру защиты. Спорили, спорили, данные собирали, приехали — а шелкопряд уже полтайги сожрал, деревья все засохли, и спорить стало не о чем. Раньше мы точно знали, что если вспышка, срочно готовим документы в Москву, деньги приходят, обрабатываем, как правило , трижды, и вспышка угасает. А сейчас никто не знает, за что он отвечает.
Дошло до того, что экстрасенса нам присылали из Краснодара для борьбы с шелкопрядом. Он торги выиграл в Москве и с целым чемоданом денег, который носил его подручный, явился к нам. Прилетел на самолете, который нанял в Хакасии. Мы-то думали, что у него в чемодане какое-то новейшее оборудование. Полетели с ним на участки, где «сибиряк» буйствовал, он фотографии сделал и в Кызыл улетел. На другой день я звоню ему: когда с шелкопрядом бороться будем? А он отвечает, что уже борется, фотографии гипнотизирует. Говорит: езжайте в тайгу, считайте гусениц, сколько упало. Поехали, гусеницы как ели деревья, так в том же духе и продолжали. Потом этот экстрасенс в Бурятию отправился. Вот такой дурдом с этими торгами. Когда начались аукционы на лесосеки, москвичи выиграли все торги, заключили с нами липовые договора на пиломатериалы . Оказывается, они набрали там кредитов под эти договора и исчезли с большими деньгами. А нам остается только руками разводить.
В Республике Алтай лесное хозяйство объединили с ПУЖКХ. Чего от этого ждать? Ничего хорошего. И законы дурацкие, каждый, кто хочет, у кого власти и денег побольше, их может повернуть, как ему вздумается. Вот конкретный пример: мы платили налог на землю территории нашего учреждения 70 тысяч в год. Потом — раз, мне приносят налог на сумму в 8 раз большую, да еще пеню за два года, где-то миллиона на полтора, где я возьму такие деньги? И откуда такие налоги? Судился два года, высудил, сейчас 100 тысяч в год платим. А это чиновники, чтобы показать, как они хорошо работают, тем предприятиям, которые мало-мало концы с концами сводят, взяли и подняли налоговую планку в 8 раз. Я суд-то выиграл, так сколько нервов испортил и денег только юристам заплатил больше двухсот тысяч.
Уж если от государства помощи ждать не приходиться, то хоть бы не мешали. А то только войдешь в русло, поймешь, что к чему, как можно жить в данной ситуации, тебе тут же какую-нибудь подножку поставят. Потому все и спиваются, работать некому — одна алкашня и старики остались. Не успеваешь их принимать и увольнять. Легче самому все сделать: аншлаги прибить, беседку построить, дорогу подремонтировать. Беру сыновей, бензопилу, лопаты, топоры — и пошел. Вот так и выживаем.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Вот к таким, весьма прогнозируемым результатам, привело принятие Лесного кодекса в 2006 году и последующее уничтожение лесхозов в 2008 году. И вот таким лесное дело Тувы пришло к своему 70-летнему юбилею.
Эпиграфом к книге «Дело Государственной важности», посвященной 60-летию лесного хозяйства Тувы, были слова классика российского лесоводства, основоположника биогеоценотического учения о лесе Георгия Федоровича Морозова: «Лес, принадлежа государству, принадлежит тем самым всем, и только государство может целесообразно распорядиться им в интересах всенародных». Это было сказано в начале 20-го столетия замечательным русским ученым-лесоводом, профессором Петербургского Лесного института, создателем самой передовой в мире лесной науки.
Но вот наступил 21век, и руководитель федерального агенства Рослесхоза Валерий Павлович Рощупкин в своем интернет-интервью от 3 февраля 2005 года позволил себе в этом усомниться. Он заявил о том, что «Государству взять все задачи, связанные с приведением лесов в порядок, сложно и трудно», что главной проблемой лесного хозяйства является низкий уровень лесопользования, и эту проблему может решить только пока еще слаборазвитый, по его выражению «лежащий на боку», лесопромышленный комплекс. А потому, сказал руководитель Рослесхоза : «Мы сегодня должны способствовать тому, чтобы лесопромышленный комплекс как можно быстрее стал эффективным инструментом экономики России и использовал этот ресурс».
И вот под этот «лежащий на боку» лесопромышленный комплекс министерством экономики, далеким от Леса, от лучшей в мире российской лесной науки, от насущных проблем лесного хозяйства, готовится новый Лесной кодекс, где лес из среды обитания, единого биогеоценотического комплекса, превращается просто в имущество, которое можно легко купить и продать. Готовиться под крупных инвесторов, которым по силам будет заплатить за аренду огромных лесных массивов, с которыми он в течение полувека может делать все, что захочет. Потому что следить и наблюдать, что там частный инвестор будет делать, будет ли он соблюдать все нормы и правила, необходимые для нерасточительного ведения хозяйства, некому.
А некому потому, что из Лесного кодекса исчезла одна из основополагающих лесных профес- сий — лесник, который всегда был главным хранителем леса, его распорядителем, который пользовался уважением в народе. Исчезла не только профессия лесника, исчезли сами лесхозы, остались лишь лесничества с самым минимальным количеством сотрудников, отвечающих за сотни тысяч гектаров леса и получающих позорно маленькую зарплату. При этом количество вышестоящих начальников и контролеров неуклонно растет. Как говорится в меткой русской пословице: «Один с сошкой, семеро с ложкой». И гибнут наши безнадзорные леса сотнями тысяч гектаров от пожаров, от вредителей и болезней. В Туве только в 2015 году пожары охватили территорию в 120258 га, из них 87582 гектара, покрытые лесом, примерно столько же было пройдено пожарами в 2014 году.
В настоящее время общая площадь тувинских лесов с нарушенной и утраченной устойчивостью под воздействием пожаров различных лет составляет 145621, 7 га, почти половина из них — 60174,8 га приходится на последние 2012–2015 гг. Из этих 60174,8 га, 36485,1 являются полностью погибшими. Пик гибели лесов пришелся на 2014 год — 23163 гектара, полностью погибшего от пожаров леса, что почти в 5 раз превышает среднемноголетний показатель — 4691га. В 2015 году гибель лесов была выявлена на территории 6233 га, что превышает среднемноголетний показатель в 1,3 раза.
По данным Центра защиты леса, в 2015 году в Туве сгорело на корню 7591388 кубометров леса, потери лесного хозяйства вследствие лесных пожаров, прошедших в республике в 2015 году, составили 1343492 тыс. рублей.
Одним из факторов, влияющих на все большую горимость лесов, является его захламленность, с которой в прежние времена боролись с помощью санитарно- оздоровительных работ и которые в последнее десятилетие практически не проводятся из-за недостатка финансовых средств.
Даже небольшой объем санитарно-оздоровительных работ на территории 200 га, что составляет 0,4 % от общей площади поврежденных пожарами лесов, назначенный в 2012–2014 гг., не был осуществлен в связи с расторжением государственных контрактов на выполнение работ по охране, защите и воспроизводству лесов.
И лишь в 2015 году санитарно-оздоровительные мероприятия были назначены и проведены в насаждениях, поврежденных пожарами более 10-летней давности на общей площади 1110 га, из них мероприятия по уборке захламленности проведены на площади 39 га, что составляет мизерный процент от общей площади, захламленной прошедшими за всё десятилетие, пожарами.
В обзоре санитарного и лесопатологического состояния лесов Республики Тыва за 2015 год сказано: «Вследствие недостаточного назначения и выполнения лесничествами Госкомлеса РТ санитарно-оздоровительных мероприятий в насаждениях, поврежденных пожарами, наблюдается тенденция накопления как свежего, так и старого сухостоя, а также снижения технических качеств древесины и накопление пожароопасного материала. Таким образом, ущерб от неоперативного проведения мероприятий по разработке горельников 2013–2015 гг. на площади 32440,5 га, составит около 19,5 млн. рублей (исходя из средней стоимости древесины на корню).
Кроме того, леса гибнут и по другим причинам: это вредители леса, болезни, климатические и погодные условия, антропогенный фактор.
Один из главнейших вредителей леса — хвоегрызущий сибирский шелкопряд. С 2008 по 2010 год произошло резкое увеличение численности и площади очагов этого вредителя на территориях Чаданского, Туранского, Шагонарского и Тандинского лесничеств. На начало 2011 года площадь очагов сибирского шелкопряда достигла пика в 15350 га. Борьбы никакой не велось, пока в 2012 году очаги не затухли сами собой под воздействием неблагоприятных погодных условий и увеличения численности энтомофагов. В 2013 году очаг сибирского шелкопряда возник на площади 612 га в Каа-Хемском лесничестве и затух к концу 2014 года опять же вследствие неблагоприятных для него факторов. Лесные службы вследствие своей полной недееспособности в ликвидации вредителей, пожирающих тысячи гектар леса, никакого участия не принимали.
В 2015 году выявлен очаг сибирского шелкопряда на площади в 215 га на территории Туранского лесничества, тувинским Центром защиты леса дается прогноз на его распространение в 2016 году на площади в 600 га, плана мероприятий по борьбе с этим очагом пока нет тоже.
Зато процветает бумаготворчество, самым махровым цветом. Вредоносности современной отчетности, где требуются данные более чем по двадцати тысячам показателей (тысячам!!!) и бумаготворчества посвящена целая статья на Лесном форуме Гринписа от 4.10.2011 г.: «Объемы бумаготворчества и разнообразной отчетности в лесном хозяйстве неуклонно растут. В настоящее время объемы отраслевой отчетности таковы, что если все данные собирались бы добросовестно и качественно, для этой работы не хватило бы сил всех оставшихся руководителей и специалистов лесного хозяйства, даже если бы они не занимались более ничем. Фактически мы имеем дело с административным вредительством: установленные требования к отрасли таковы, что их полное выполнение способно окончательно убить лесное хозяйство, полностью парализовать деятельность региональных органов управления лесами, лесничеств, лесопарков».
Официально считается, что Россия до сих пор богата лесными ресурсами, в том числе древесиной, и у российской лесной промышленности есть колоссальные резервы для роста. Считается, что рубится всего лишь треть от расчетной лесосеки и меньше четверти от того, что прирастает.
В реальности же, по сообщениям Гринписа России, изрядная часть из того, что показывается в официальных отчетах, является «липой» по многим причинам: из-за устаревших на десятилетия материалов лесоустройства, приписок, ошибок в расчетах и т. д. И к тому же львиная доля того, что можно было бы использовать, уничтожается пожарами, ураганами, вредителями и болезнями леса, воровством и незаконными рубками.
«На бумаге» леса в избытке, в реальности же доступные леса истощены настолько, что их не хватает даже существующим лесным предприятиям», — заявляет Гринпис России.
Отсутствие достоверной информации о лесах и лесном хозяйстве в сочетании с намеренной ложью приводит к принятию ошибочных решений. Так, по данным Росстата за 2011год, пожарами было пройдено 1,8 млн. га, в то время как данные дистанционного мониторинга дают цифру в 9 млн. га лесных площадей.
Расхождения по количеству лесных пожаров в Туве дают разные формы отчетности. Так, сравнительный анализ информации формы 6-ОИП «Сведения о лесных пожарах» Госкомлеса РТ и формы ИСДМ ФБУ «АВИАЛЕСООХРАНА» показал, что имеются большие расхождения в отчетных данных по количеству лесных пожаров и площади, пройденной огнем в 2015 году. По данным 9-ИСДМ (по наблюдениям активного горения), покрытая лесом площадь, пройденная огнем, составила 83766 га, а по форме 6-ОИП — 875852 га. Разница в 10раз! Имеются расхождения и в количестве пожаров: по данным 9-ИСДМ — 277 возгораний, по форме 6-ОИП — 336 пожаров.
Отсюда идет сокращение финансирования на последующие годы, и в результате деньги на пожары выделяются в несколько раз меньше настоящих потребностей и вдобавок не выплачиваются вовремя, а лишь спустя месяцы после завершения работ.
Незаконные рубки, по официальным данным, составляют не более 1 млн. кубических метров, по данным Гринписа, незаконно рубится, а попросту говоря воруется, 40–50 млн. кубических метров древесины в год, а по некоторым оценкам , эта цифра доходит до 70 миллионов, и это составляет 20–25% от объема законных рубок.
Начало всем разрушительным процессам в лесном хозяйстве было положено еще в 2000 году ликвидацией Федеральной службы лесного хозяйства, когда в Туве был полностью разорен аппарат комитета лесного хозяйства и лишен самостоятельного финансирования. Тогда выразили протест и несогласие со складывающейся ситуацией в лесном хозяйстве очень многие председатели региональных комитетов, в том числе и председатель Тувинского Комитета лесного хозяйства В. И. Канзай, который подал прошение об отставке. Протестные письма писали многие ученые и рядовые сотрудники лесхозов. В результате в 2002 году были созданы региональные агенства, и в том числе Агентство лесного хозяйства Тувы, которым вернули штаты и самостоятельное финансирование. Разоренные дотла лесхозы, у которых отобрали всю технику, которые были в огромных долгах, но где сохранился еще потенциал специалистов своего дела и патриотов леса, стали понемногу приходить в себя и возрождаться к жизни. Об этом свидетельствуют факты, приведенные в книге «Дело государственной важности». Но феникс, возродившийся из пепла, кого-то не устраивал. Новый Лесной кодекс, принятый в декабре 2006 года, перекрыл лесхозам кислород окончательно и привел к полной их ликвидации с большими отрицательными последствиями к нашему лесному богатству, от которого уже мало что осталось.
А самое главное, тех людей, которые понимают весь абсурд происходящего, становится все меньше и меньше: одних выжили, другие, устав бороться, ушли сами, многие просто постарели, ведь прошло уже немало времени — целых 25 лет! Молодых специалистов, которых готовили когда-то лесхозы-техникумы, практически нет, потому что нет теперь этих учебных заведений, ученые-лесники разбежались тоже из-за неадекватности происходящего. Ну а те, кто остались, уже без особого энтузиазма дорабатывают свои дни, считая, сколько их осталось до пенсии.
Кто же теперь будет восстанавливать лесхозы, ведь в интервью РИА «Новости» нынешний руководитель Рослесхоза Иван Валентик, кстати, по образованию юрист, а не специалист по лесу, высказал эту крамольную мысль: надо восстанавливать лесхозы, которые когда-то сами зарабатывали деньги, а не требовали их у государства. И бизнес малый в лес вернуть надо, который был изгнан оттуда тем же новым Лесным кодексом в угоду крупным инвесторам. И даже закон в 2015 году по этому поводу успел выйти.
Получается, что разрушили все до основания, а теперь спохватились, и на старые добрые «круги своя» хотели бы возвратиться. Вот только получится ли?
А лесопромышленный комплекс, ради которого был затеян Лесной кодекс-2006, так «на боку и лежит», за прошедшее десятилетие существенного вклада в экономику России не дал. Теперь под него разрабатывается новая Концепция интенсивного использования и воспроизводства лесов. К чему приведет это новшество, покажет время. Но очень хочется верить в перемены к лучшему.
Их ждет лес. Ждут мои собеседники, для которых он — дело всей жизни, которым им практически мешают заниматься последние двадцать лет. Они об этом сказали все, что думали, все, что наболело. Спасибо им за их самоотверженность и смелость. С такими людьми, если вернуть справедливое и правильное отношение к лесу, может быть, еще можно что-то сделать.
Татьяна ВЕРЕЩАГИНА
(Продолжение следует)