Когда 80 лет тому назад, 8 февраля 1939 года, вышел сигнальный экземпляр книги Василия Яна «Чингиз-хан», автор, взяв в руки свое детище, изрек: «Habent sua fata libelli» — «Книги имеют свою судьбу».
У этой книги судьба оказалась весьма непростой в самом начале, но весьма яркой в ее продолжении, которое не закончилось и по сей день. По неполным данным, «Чингиз-Хан» издавался и переиздавался более ста раз на многих языках мира. В 1942 году, в самый разгар Великой Отечественной войны, книга была удостоена высшей по тем временам награды — Сталинской премии.
Что же стало побудительным мотивом для написания этого исторического романа, почему автор из всего сонма крупнейших азиатских завоевателей выбрал фигуру Чингиз-хана, этого рыжебородого могучего монгола с зелеными глазами?
Ответ дает сам Ян: «Здесь виноват случай. Я увидел Чингиз-хана во сне. Много лет тому назад, когда мы с Хентингтоном (американский геолог) путешествовали по Северному Ирану, то новый, 1904 год, встретили в пустыне и отметили его наступление выстрелом из винтовок и скромным пиршеством. Эта новогодняя ночь, морозная и тихая, которой начался новый год, оказавшийся роковым для России, стала знаменательной и для меня. В эту ночь под утро я увидел странный сон.
Мне приснилось, что Чингиз-хан сидит при входе в свою юрту, обыкновенную юрту богатого кочевника, разукрашенную коврами и пестрыми дорожками. Он сидел на пятке левой ноги, руками охватив правое колено. Пригласил меня сесть рядом, и мы стали беседовать. Неожиданно он предложил мне бороться.
Мы стали бороться в обнимку, по-русски, переступая с ноги на ногу. И вдруг я почувствовал, что он могучими объятиями начинает мне гнуть спину и сейчас переломит мне хребет. «Что делать, как спастись? — подумал я во сне. — Ведь сейчас будет мой конец, смерть, темнота!» Сделав усилие, я проснулся… С этой минуты образ Чингиз-хана стал для меня живым.
Тогда у меня вспыхнула меч- та — описать жизнь этого грозного завоевателя, показать его таким, каким он был в действительности: разрушителем, истребителем народов, оставлявшим после себя такую же пустыню, как та, по которой я тогда проезжал.
Но еще немало суждено мне было странствовать, видеть и пережить, прежде чем только тридцать лет спустя я смог осуществить эту мечту».
И действительно, ровно тридцать лет спустя, в августе 1934года, в дневнике Василия Григорьевича появилась запись: «Итак, фигура высокого монгола выплывает передо мной… Днем зашел в « Молодую гвардию» и подписал договор на «Чингис-хана».
Почти год ушел у Яна, которому в то время было ровно шестьдесят лет, на написание книги о Великом Потрясателе Вселенной. Это был изнуряющий труд: кропотливое изучение первоисточников в Ленинской библиотеке, чтение специальной исторической литературы, делал выписки, выстраивал план повествования и писал главу за главой. Сидя за работой, Василий Григорьевич обычно покуривал трубочку с чубуком из длинной камышовой тростинки, отчего, он говорил, что «мысли начинают виться хороводом» Трубочка эта была приобретена, очевидно, в бытность его пребывания в Туве, в селе Уюке. Тогда он частенько ездил в гости к знакомому арату Сарыг-оолу, где знакомился с бытом тувинских кочевников, записывал тувинские слова и позднее создал маленький словарик русско-тувинского языка. Эти поездки помогли ему впоследствии в описании фона жизни монголов.
Приступая к работе над романом о Чингиз-хане, Ян отметил в своем дневнике, что книгу писать надо «пламенно, точно сонетами, языком экстаза, небывалыми сравнениями, где переплетаются невероятный язык Востока и образы, создаваемые миражами».
Но этот невероятный язык образов и миражей оказался недоступен рецензентам и редакторам как издательства « Молодая гвардия», так и другим издательствам, которые видели в романе одни недостатки, не замечая его достоинств, и так продолжалось четыре года. Василий Григорьевич, живя очень скудно материально, постоянно отбивая приступы астмы, которая давала знать о себе все чаще и чаще, не терял надежды на лучшее: «Не сдаваться, не уступать, рваться вперед!» — записывал он в дневнике. Наряду с «Чингиз-ханом», который уже на несколько рядов был переделан для разных редакций, он писал «Батыя» и думал о Золотой орде и Александре Невском.
И вот, наконец, в сентябре 1937 года появился первый просвет на творческом горизонте писателя. Редактор «Серии исторических романов» А. С. Курская заметила, что «рукопись совсем особая, не похожая ни на одну другую, необычной формы, стиля, языка», но издать ее не решилась. Не решился и редактор журнала «Новый мир», несмотря на очень хорошие рецензии историков С. В. Киселева и С. К. Бахрушина.
И только после положительной рецензии академика И. И. Минца дело сдвинулось с места. Когда в конце августа 1938 года, уже в который раз исправленную и перепечатанную рукопись автор вез в Гослитиздат, то до конца не верил, что она будет наконец-то напечатана. После «невероятного», как писал сам Ян, события, последовавшего через четыре года после начала работы, он решил отметить это поездкой на пароходе вместе с женой Марией Алексеевной, Макой, по Москве-реке до Кунцева.
«В Кунцеве я «раскутился»: Мака взяла азу по-татарски, котлеты с тушеной капустой и картофелем. Еще разделили порцию яичницы и запили апельсиновой водой с двумя стопочками красного портвейна. Мы впервые сделали такую поездку и прогулку вдвоем за все время пребывания в Москве, то есть за пятнадцать лет».
Эта запись свидетельствует, как скудно, бедно жил писатель все эти годы, но никогда не унывал, и не зря сравнивал себя с героем своей книги дервишем Хаджи Рахимом, нищим и голодным искателем правды.
Через полгода, 8 февраля нового 1939 года в редакции Гослитиздата лежал первый сверстанный экземпляр «Чингиз-хана». А в мае книга поступила в продажу. И сразу же стала бестселлером. В книжных магазинах и киосках книга была раскуплена «враз», в библиотеках на нее записывались в очередь, зачитывали «до дыр».
Рецензенты писали : «…Повесть В. Яна представляет несомненный интерес для советского читателя… колоритный язык, глубокое знание материала, занимательная интрига, тончайшая отделка деталей произведения, все это делает роман Яна книгой, которую с интересом и пользой прочтут взрослые и молодежь».
Гонорар за книгу было решено направить на отдых и восстановление здоровья, особенно: и Василий Григорьевич, и Мария Алексеевна нуждались в помощи дантиста. Но первый же поход к врачу обернулся трагедией: Марию Алексеевну убило током в рентгеновском кабинете.
Тем не менее жизнь продолжалась, уже несколько редакций, в том числе Воениздат, газета «Правда», «Политиздат» затребовали текст «Чингиз-хана», а ЦК ВЛКСМ и Наркомпрос собирались книгой-молнией печатать «Нашествие Батыя», которое в урезанном варианте уже было принято издательством «Детгиз».
И действительно, 5 июля был подписан договор, а через десять дней, за неделю до начала войны, первые экземпляры «Нашествия» вышли из печати. Имя Василия Яна стало известно всей стране.
Все это окрыляло, давало новые силы для дальнейшей работы, но началась война, эвакуация сначала в Куйбышев, затем в Ташкент, жизнь в маленькой комнатушке вместе с четырьмя другими семьями, плач детей. Но ничто не могло сломить воли писателя работать и дальше, сражаться пером. Он вставал в 5 утра, закуривал свою трубочку и писал, писал, писал, подбадривая себя дневниковыми записями: «…Сегодня ты, Хаджи Рахим в Средней Азии… Улетай мечтой в прошлое этой сказочной земли! Сосредотачивайся в выполнении замыслов! Доводи начатое и задуманное до конца!»
А его книги « Чингиз-хан» и «Нашествие Батыя», полные патриотического накала, оказались, как никогда кстати, в условиях военного времени, и его труд был поправу вознагражден.
В газете «Правда» от 12 апреля 1949 года было напечатано Постановление Совета народных комиссаров СССР о присуждении Сталинских премий за выдающиеся работы в области литературы и искусства за 1941 год. В числе лауреатов был и Василий Григорьевич Янчевецкий, награжденный за роман «Чингиз-хан».
Председатель Союза писателей того времени Александр Фадеев писал: «Роман В. Янчевецкого (В. Яна) «Чингиз-хан», получивший премию первой степени, по широте охвата событий, по обилию материала, по зрелому мастерству — одно из наиболее выдающихся и своеобразных явлений советской литературы последних лет».
Татьяна ВЕРЕЩАГИНА