В конференц-зале Национального музея прошла долгожданная презентация второй книги Чимит-Доржу Ондара «Время меня опережает». Эта книга человека из власти и о власти. О том, как высока цена управленческого решения, как велика ответственность принимающего его человека перед тысячами и миллионами людей.
Было на этой презентации все, что полагается событиям такого рода. Добрые слова об авторе и его детище, пожелания взяться за труд над новой книгой, немного критики, правда, не совсем обоснованной, и речь самого автора.
Одно обстоятельство ставило эту презентацию в особый ряд. На ней произошло то, что еще совсем недавно, лет десять назад, казалось нереальным. В конференц-зале в тот день собрались четыре персоны, в разные годы возглавлявшие республику: Григорий Ширшин, Чимит-Доржу Ондар, Каадыр-оол Бичелдей и Шериг-оол Ооржак. И более того, все они без раздумий приняли приглашение ведущего презентацию, ныне директора Нацмузея, Каадыр-оола Бичелдея и сели за один стол.
Этот факт — пусть небольшая, но все же сенсация. И дело не только в том, что в свое время практически у всех из сидевших за этим столом складывались очень непростые отношения друг с другом. Должно было осложнить это обстоятельство то, что о каждом из своих соседей по столу Чимит-Доржу Байырович вспомнил в своей книге, причем, вспомнил честно, как думал. Но обошлось. Григорий Чоодуевич, правда, высказал автору обиду за принижение роли КПСС и обкома партии, однако дальше обострять критику не стал. А Шериг-оол Дизижикович и вовсе показал себя тонким дипломатом и ушел от провокационных вопросов обещанием рассказать истину, свою правду о событиях 90-х и нулевых в книге, которую он обязательно напишет.
А значит, у всех четверых будет повод собраться вместе еще раз. А может, за этим столом будут пятеро?...
Гадать не будем. Вместо этого предлагаем читателю отрывок из презентованной книги.
ОЗОРНАЯ МОЛОДОСТЬ
В начале пятидесятых годов мы, тувинские студенты, особенно такие, как я, выпускники сельских школ, по современным меркам плохо знали русский язык. Учили нас русские педагоги, но уроки математики, географии, истории, химии, физики, биологии они вели с помощью переводчика. В итоге при поступлении в институт русский мне зачли как иностранный. В порядке исключения.
В нашем институте учились китайские студенты, и русским языком они владели примерно как я. Тогда в КНР 80 процентов населения было неграмотно, поэтому подготовке специалистов компартия Китая уделяла большое внимание. Мои однокурсники из Поднебесной знали, что на родине на них рассчитывают и ждут, поэтому относились к учебе предельно серьезно. Я в этом тянулся за ними. После лекций мы шли в учебную комнату, штудировали конспекты, потом разбирали их темы уже по учебникам. Не упущу случая похвалиться: конспекты китайцев, как и мои, среди сокурсников котировались высоко, особенно в дни подготовки к экзаменам.
Отличались в студенческой среде китайцы не только усердием, но и внешним видом. Они находились на полном государственном обеспечении. Из Китая по почте им присылали даже носки и руч- ки. Все было одинаковое, вклю- чая одежду. Они носили одного покроя пальто, плащи, кепочки, костюмы синего цвета из добротного материала, белые рубашки с галстуками.
Отношения Советского Союза и Китайской Народной Республики тогда были на самом высоком уровне. Советские люди с большим уважением относились к гражданам КНР. Даже радиопрограмма начиналась каждое утро песней «Москва — Пекин». Ленинградцы в бане, например, или в магазине китайских студентов пропускали без очереди. Сознаюсь в грешке, я иногда пользовался этим обстоятельством. У китайского товарища брал его плащ и кепку и пользовался у горожан теми же привилегиями. Только один раз получился промах, когда я бочком-бочком пробрался в голову очереди за билетом на концерт знаменитого французского актера и певца Ива Монтана. Как всегда, народ доброжелательно расступился перед «подданным братской страны», но неожиданно одна пожилая женщина сказала:
— Не хорошо китайскому товарищу без очереди.
Сказала она это негромко, но в очереди ее услышали и стали меня …защищать. В тот момент уши мои горели так, что я боялся прожечь ими взятую напрокат кепочку ярко выраженного китайского фасона. Было очень стыдно, но все же билет я купил. Без очереди. И так бывало.
Как сложились судьбы моих китайских однокурсников, пережили ли они годы культурной революции и «великого скачка», не знаю. Но почему-то уверен: в том, что теперь эта страна, совершив уже технологическую революцию, стала одной из ведущих стран мира, есть и их вклад. На этот счет тувинская поговорка гласит: сначала уши обгоняют в росте рога, но потом останавливаются, а рога растут дальше.
Самым непонятным предметом для меня была политэкономия. Ничего конкретного в ней нет. На втором курсе после сдачи тяжелых экзаменов я решил перехитрить профессора, который читал нам курс этой скучной науки. В отличие от нее он был человеком веселым, добродушным, всегда мило улыбался, но знание своего предмета проверял у студентов строго. Так вот, была у этого профессора одна привычка, о которой знали все: во время экзамена ровно в 12.00 он уходил обедать, оставляя аудиторию под надзором лаборантки. Мы с другом решили воспользоваться этим моментом. Как только лаборантка отвлеклась, быстренько отыскали на столе билеты с вопросами, ответы на которые знали, запомнили, где они лежат и ждали профессора в предвкушении пятерки в зачетке. Профессор не заставил себя долго ждать и после сытного обеда казался еще добродушнее. С милой улыбкой он сел за стол и ...перемешал уложенные нами билеты!
Мне стоило больших усилий не выдать своего отчаяния. Дело повернулось плохо, оставалось тащить любой билет и надеяться на бога. Я даже прочитал про себя молитву, но бог в тот день был явно занят не мною. Мне попала тема, лекцию по которой профессор читал в субботу, когда мы с друзьями разгружали замороженную рыбу. Мерзлая рыба очень скользкая, одежда и руки пахнут ею, как ни стирай и ни мой, недели две. Поэтому штатные грузчики связываться с нею не хотели. А студентам все нипочем, главное — за разгрузку мерзлой рыбы платят хорошо. Если бы я знал, во что обойдется мне тот субботний заработок…
Сдаваться без боя я, конечно, не стал. Что-то вспомнилось с семинарского занятия по этой теме, что-то попытался додумать, но пофантазировать особо профессор мне не дал. Добродушно глядя в мои просящие глаза и с милой улыбкой выслушав мои неоднократные предложения о дополнительном вопросе, он влепил в зачетку «удовлетворительно» и пожелал всего доброго.
На нашем факультете тройка лишала студента стипендии. Для меня это была катастрофа. В послевоенные годы учиться без стипендии студенту было практически невозможно. Что делать? Бросать институт и идти работать? Возвращаться домой? Но как там показаться без диплома? Весь расстроенный пришел в общежитие. В комнате нас жило четверо: Миша Воскресенский после бомбежки потерял всех родственников и воспитывался в Узбекистане в детском доме; Вадька Холщевников из Бурятии, Виктор Кабин из Карелии. Лег на кровать. В голове одни дурные мысли. Чем дольше — тем горше. И, как назло, в комнате никого. Некому ободрить и поддержать. Как будто все меня забыли.
Сколько я пролежал наедине со своим горем, не знаю. Вдруг дверь распахнулась и появилась староста нашей группы Антонина Терехова. Она живет в городе, далеко от общежития и, оказывается, специально приехала ко мне.
— Чимит, не горюй! — с порога начала она. — Мы из наших стипендий создали фонд Чимита. Так что семестр продержишься!
В эти мгновенья я пережил целую гамму ощущений: от унижения до острого приступа радости: не забыли друзья-однокурсники.
— Тонечка, большое спасибо! — только и нашел что ответить. — Мне стыдно. Ночами буду работать.
Она ушла, а на следующий день собрала нашу группу, и все меня целовали, обнимали и наперебой выговаривали:
— Чимит, как мы без тебя будем?!
Я не особо сентиментален и сейчас, а в юности слезы мои хранились очень далеко от глаз. Но тогда я едва сдержался, чтобы не заплакать. Уж очень резким был переход от ощущения отчаяния и одиночества к пониманию того, что здесь, в далеком от родного дома Ленинграде, есть столько людей, которым ты не безразличен и которые близки тебе.
Тогда я еще не раз проклинал и себя, и ту мерзлую рыбу, на которой заработал «тройку» в зачетку. Но вот сколько лет минуло, а на каждой встрече однокурсников мы обязательно вспоминаем об этом случае. С теплотой. С восхищением. Какие были времена! Какие были люди!