СОВЕТСКОЕ ДЕТСТВО КАК ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ
— Обратите внимание: перед вами инсталляция «Школьный класс». Здесь стоит пионерочка, ей примерно 10–11 лет. На ней школьная форма, какую надевали в то время: белый фартук и обязательный атрибут — пионерский галстук. Значок с изображением Ленина. Парта, которую вы здесь видите, это на самом деле новодел. Но выглядела она именно так. Можно откинуть крышку, внутрь положить школьные принадлежности.
Музейную инсталляцию, отделённую от остального пространства лёгким верёвочным ограждением, увлечённо представляет молодая сотрудница Национального музея Майя Дыртык-оол. О каждом экспонате, составляющем эту предметную инсценировку, Майя может рассказать очень много. И не только потому, что сама успела захватить крошечный кусочек той, ушедшей в лету эпохи, и даже не потому, что более десяти лет работает в музее. Старший научный сотрудник отдела истории и краеведения Майя Дыртык-оол уже несколько лет корпит над научным исследованием, с которым собирается выйти на соискание учёной степени кандидата культурологии. И тема, которую разрабатывает Майя, самым тесным образом связана с этими экспонатами — предметами, олицетворяющими детство в советской Туве.
В коллективе музея Майя Дыртык-оол представляет многообещающую молодую поросль учреждения — сотрудников, которые не только выполняют свою непосредственную работу, но и с удовольствием участвуют в культурных мероприятиях, выдвигают инициативы на конкурсы и гранты (и становятся призёрами и победителями), а главное, осмеливаются погрузиться в серьёзную науку.
Научными изысканиями Майи руководит доктор культурологии, профессор Тувинского госуниверситета Айлана Кужугет.
— Вы не думайте, что музей — это только культурное учреждение, — сразу же предупреждает собеседница. — Сейчас к музею особые требования. Музей должен идти в ногу со временем, и его научные сотрудники, раз уж они так называются, должны заниматься именно научной деятельностью. Иметь учёную степень. Так заведено во всех музеях. Если ты старший научный сотрудник, ты должен иметь кандидатскую степень. Главный сотрудник — доктор наук. Вот и мы идём к этому. Да и грех отстраняться от исследовательской работы, когда у нас под рукой такой потенциал. Наши экспонаты — это обширная база для сотен серьёзных научных исследований. Только по фотоколлекции Владимира Ермолаева можно написать диссертацию.
— Расскажите, пожалуйста, над какой темой работаете вы?
— Моя тема называется «Инкультурация детей в тувинском обществе». Инкультурация — это вхождение в культуру. Сейчас поясню. То есть человек родился в определённой культурной среде, в нашем случае — в юрте. Ребёнок подрастает и впитывает традиции и обычаи, трактовки событий и явлений, присущие его сообществу. Из этого складывается его мировоззрение. Инкультурация близка понятию «социализация». То есть это процесс, при котором человек усваивает нормы, ценности, принятые в определённом обществе.
— Практическое значение вашей работы каково?
— Работа моя будет базироваться на основе музейных предметов, отражающих инкультурацию. Связанных с миром детства. Сначала я покажу фотографии Владимира Петровича Ермолаева, где запечатлены дети. Должна сказать, что тема моя довольно обширна и связана с трансформацией, которой подверглось тувинское общество. То есть человек вырос в определённой семье, усвоил определённые нормы, традиции, обычаи. То, что передавалось из поколения в поколение. И вот в 1921 году образовалась ТНР. Началось тотальное засилье новой культуры. Советский Союз строил экономику молодой республики, и коренные преобразования коснулись всех сфер жизни. Всё перевернулось с ног на голову. Под воздействием совершенно других порядков менялся привычный образ жизни и неизбежно начала изменяться культура. Если прежде, в традиционной культуре, воспитанием ребёнка занимались исключительно в семье, главным образом, мать, то теперь появляются новые институты социализации, инкультурации — это школьные интернаты. Представляете, какой это был отрыв? Дети прежде знали лишь кочевой образ жизни, когда семьи перебираются с места на место. И вдруг их помещают, грубо говоря, в дом, где они должны многие месяцы пребывать. Отрывают от семьи. Приобщение к новой культуре даёт и что-то положительное, но вместе с тем сопровождается многими негативными явлениями.
В интернате представляете — учителя русские, национальных кадров не было. Дети слышат другой язык. Происходит ломка. Меняются игрушки, сами игры — а это уже восприятие мира. Гигиенические навыки — дети ведь не знали, что такое баня. Еда, одежда, причёска — меняется всё. Появляется пионерская организация. Идёт процесс ускоренного приобщения к другой культуре… Всё это я подробно изучаю.
— Эта тема ещё не исследовалась?
— Да, тема новая. Хотя в плане традиционной культуры этот процесс рассматривали Потапов, Дьяконова и другие учёные, а вот в сфере трансформации, модернизации — не рассматривал никто. Это была ломка, культурный шок. Очень тяжёлая адаптация к другой культуре.
— Вы говорите о позитивных и негативных моментах этого процесса. Можно подробнее?
— Школьные интернаты сыграли безусловно положительную роль, потому что детям дали образование. Однако как это происходило? Углубляясь в эту тему, я читала статьи диссертаций о коренных малочисленных северных народах и обратила внимание, что исследователи делают акцент на большом количестве негативных моментов. Когда же я, чтобы сопоставить, просматривала наши архивные документы, то такого сильного негатива у нас я не увидела. Конечно, есть большие минусы. Представьте себе: на пустом месте, где нет абсолютно никакой начальной базы, вдруг образуется новый институт. Институт социализации, где дети получают и воспитание, и образование. Большинство интернатов были очень слабо материально оснащены — не хватало тех же кроватей. Вот, к примеру, в интернате учатся 200 детей. А кроватей — сто. Я размышляю: как дети спали? Правильно, вместе. Простыней не хватало. Жаловались и на питание. Конечно, были и образцовые интернаты — всё это я буду подробно анализировать. Кстати, кровать — сама по себе тоже немаловажный элемент. У тувинского ребёнка вдруг появляется своя кровать. А ведь в юрте, как вы знаете, предполагалась только одна кровать для родителей, дети спали на полу. Это тоже значительное изменение.
Я разговаривала с информатором из Тере-Хольского района, сумона Кунгуртуг — раньше это был колхоз. Она рассказывала, как родители отдали её в интернат. Первое, на что она обратила внимание, это на новую одежду. Конечно, некоторым детям нравилась эта одежда, другим не нравилась. Игры предлагались совершенно другие. Тяжелее всего было привыкнуть к новой пище. Если тувинские дети прежде знали преимущественно молочную и мясную пищу, то вдруг их перевели на овощи. Она говорит: я до сих пор не могу привыкнуть к капусте, не люблю её.
— На чём всё же больше всего акцентировали внимание исследователи коренных народов севера? Можно провести параллель с нами?
— Да, они пишут о той же колоссальной культурной ломке. И ещё о том, что это новое культурное вмешательство провоцировало у местного населения развитие иждивенческих настроений. Сейчас уже нет Советского Союза, функции у интернатов совершенно другие. Кого принимают в интернат? Детей-сирот или детей, чьи родители не выполняют свои обязанности. А раньше, когда семьи занимались скотоводством, бесконечно кочевали, ребёнок помещался в госучреждение, чтобы иметь возможность учиться.
Разговаривая с информаторами, я интересовалась их личной оценкой — что хорошего дали им интернаты и вместе с тем какая есть негативная, с их точки зрения, сторона? И они ответили мне так: если раньше родители с раннего возраста приобщали детей к работе, то в интернатах работать никто не заставлял, в основном шли воспитание, образование. И это, по их словам, породило то же самое, о чём писали исследователи северных народов. Иждивенчество. Психологически тувинцы как бы настроились на ожидание. Что кто-то должен им что-то принести и дать. А надо-то работать... Ну и культура, сетовали они, — изменилась. Сейчас, спустя время, мы вновь пытаемся обращаться к истокам. Заново учимся чтить свои традиции, обычаи. Но той традиционной культуры, какая она была, уже не будет. Она трансформировалась. Это естественный процесс, его не избежать.
Временной промежуток, который я беру для анализа, — до 1991-го года. Рассмотрю трансформацию воспитания на примере дошкольных, пионерских организаций и школьных интернатов.
— Как долго вы работаете над этой темой?
— Долго. Разрабатываю с 2008 года. Был перерыв, но сейчас к работе вернулась и планирую её закончить. Пишу статьи, планирую обработать архивные документы и включить наши музейные экспонаты. Это фотографии Ермолаева, старинные колыбели, пионерская атрибутика — то, что связано с трансформацией. На основе тематики выпустила набор открыток — фотографий Ермолаева.
— И всё же, Майя, почему именно к этой теме вы обратились?
— Как я уже сказала, диссертаций по этой теме нет. Цель моей работы — это музейный каталог. Не просто опубликовать информацию, а наглядно её показать на основе наших экспонатов.
— Ну и, наверное, есть вероятность, что потом ваша работа ляжет в основу дальнейших исследований — возможно, по психологии или этнопсихологии…
— Конечно, вполне возможно.
— Со сколькими информаторами вы общались?
— С десятью или даже больше. В прошлом году ездила в Тере-Хольский район, там находила людей. Побывала в школе № 9, разговаривала с учителями. Искала через знакомых. Есть и кызылские, и из районов.
— Когда защищаетесь?
— Надеюсь, в этом году.
— Удачи вам.
Виктория КОНДРАШОВА