После выхода материала о ребятах из Тувы, которым выпала возможность побывать во Всесоюзном лагере «Артек» в конце сороковых — пятидесятых годов, редакция просила откликнуться тех, кто в свое время побывал в знаменитой здравнице. Своими воспоминаниями поделилась Анчымаа Санынмаевна Хертек. Ее педагогический стаж в школах Сут-Хольского и Бай-Тайгинского районов составляет сорок лет.
Оказывается, не все воспринимали поездку в «Артек» как заслуженную награду за хорошую учебу, примерное поведение и общественную активность. Одиннадцатилетняя Анчымаа, когда ее отправили в «Артек», думала, что уезжает навсегда. Вдали от родных мест тосковала по дому. Вот рассказ Анчымы Санынмаевны, повествующий не только о поездке на Черное море, но и отражающий дух того времени, определенные житейские трудности.
Это было летом 1952 года. Я тогда окончила четвертый класс Бай-Тальской школы на «отлично» по всем предметам. Наша мачеха тяжело болела и лежала в больнице в Абакане, а отец уехал на заработки: перегонять овец через Саянские горы на базу вблизи Абакана, чтобы сдать на мясокомбинат. После недавнего вступления в колхозы у аратов отобрали скот, оставив одну корову, пять-шесть овец, коз. А что есть многодетному тувинцу без скота-кормильца, ведь в семьях тогда было по 5–6, а то и больше детей? Жили очень бедно, голодали. Дома для колхозников только начали строить, многие жили в юртах. Зарплаты, как таковой, у колхозников не было, ее получали только учителя, медработники и даргалары. Весь год начисляли трудодни, и в конце его по результатам трудодней давали немного денег, пшеницы и ячменя, которые заканчивались уже весной, и до нового урожая колхозники обходились молоком, хойтпаком (кефиром) от единственной коровы.
Это были послевоенные неурожайные годы. Картошку сажали только немногие, других овощей не было, т.к. не знали о них или не умели выращивать. В теплое время обходились одним хойтпаком и чаем с молоком. У кого были деньги, ели хлеб, из жареных зерен ячменя делали далган. Сахар и масло ели редко, а о мясе и говорить нечего.
Приехал в наше село дарга из райкома комсомола из Тээли и сказал: «За отличную учебу тебя отправляют в пионерлагерь «Артек» на берегу Черного моря. Хорошенько вымой все тело, завтра тебя посадят в машину, приедешь в райком». Я испугалась: не хотела так далеко ехать. Но все-таки с мылом вымыла голову, шею, руки, ноги в холодной воде канавки.
В райкоме спросили: «Пионерскую форму взяла?» Я ответила «да», думая, что пионерская форма — это галстук. Позже выяснилось, что пионерская форма — это еще и черная юбка, белая кофточка, а у меня их не было. На отрядных сборах мы стояли, кто в чём, с нас не требовали формы: наверное, знали, что денег колхозникам не платят. В теплое время года все ходили босиком.
В райком вызвали завхоза местной, Тээлинской, школы, сказали, чтобы он обеспечил меня теплой одеждой и едой. Мужчина дал мне ватную фуфайку (это в июле-то!) и два килограмма шоколадных конфет. Столько конфет я никогда не видела! Обрадовалась: ела и ела. Потом мне стало плохо. А назавтра ехать в Кызыл!
Посадили меня в почтовый фургон, в нем были еще несколько человек. Всю дорогу болела голова, тошнило и рвало. В Кызыл приехали, когда стемнело. Ночевали в каком-то доме, а назавтра отвели в горком. Я вышла, стала нарочно бродить по городу: не хотела никуда ехать. Долго бродила, и вдруг ко мне подбегают две девочки со словами: «Вот ты где! А мы давно тебя ищем. Давай, пошли быстрей!». Оказалось, автобус давно приехал, а меня нет…
До Абакана ехали на автобусе. Усинский тракт поражал: страшная крутизна и чарующая красота. Потом долго ехали поездом до Москвы, дней 7–10. До Крыма — тоже поездом. Всю дорогу туда и обратно, и в автобусе, и в поезде, нас кормили только сухарями и кипяченой водой. На остановках в вагоны заходили инвалиды войны, они пели, читали стихи или молитвы, и люди давали им еду, деньги.
В «Артек» приехали днем. Прямо с горы увидели Черное море. Я думала, море — это такое же озеро, как наше озеро Мешкен-Холь, около Бай-Тала, только очень большое. Но оказалось, что море — это бескрайние водные просторы, даже не видно противоположного берега — такое огромное. Постепенно сливается с небом.
Нас распределили по двое в разные отряды. Я с девочкой из Чаа-Холя по имени Кучук попала в отряд № 7. Кучук через несколько дней заболела, долго лежала в какой-то больнице, ее выписали только за несколько дней до отправления домой, поэтому мы не успели с ней толком подружиться.
Купались каждый день. Я не умела плавать, поэтому просто лежала на мели и болтала ногами. Случайно морская вода попала в рот, и оказалось, что она соленая, и не просто соленая, а противно соленая.
В «Артеке» впервые посмотрела кинофильм «Молодая гвардия». Все девочки плакали, и я тоже.
Как-то на экскурсии поднялись на гору, и там я впервые увидела дикую грушу. В столовой на тарелке всегда были яблоки, груши и другие фрукты, которых я никогда не ела. Девочки заставляли их есть, и я их долго жевала, но потом выплевывала. Кормили четыре раза в день вкусными разнообразными блюдами, чем я была очень довольна. А конфеты не только не ела, а смотреть на них не могла — сразу начинало тошнить. Это продолжалось более года. Лучше бы мне школьный завхоз дал хлеба или пряников. Фуфайку, которую он мне выдал, я привезла обратно домой. Она мне пригодилась только зимой.
Я была худенькой, а в конце отдыха прибавила 2 кг и стала весить 31. И на дорогу, и на отдых в лагере ушло более 40 дней. Из Кызыла домой меня отправили на почтовом грузовике. Кроме меня, там были русские парень с девушкой, влюбленные, они целовались.
Имен всех ребят из Тувы, которые тогда тоже были в «Артеке», не знаю. Помню только, из Монгун-Тайги были два мальчика: семиклассники Седип-оол и Морзук-оол, из Сут-Холя — девочка Саая Кок. Я была первой из Бай-Тала, кто побывал в «Артеке».
Потом я узнала, что в том же, 1952 году, в «Артек» собирались отправить мальчика-отличника из Кызыл-Дага, он очень хотел поехать, уже начал готовиться, но потом ему отказали, объяснив, что было указание сверху отправить девочку. Этой девочкой была я, а тот мальчик впоследствии стал моим мужем.
Хотелось бы еще немного дополнить о своем детстве. После третьего класса в июне работала на колхозных полях, куда брали желающих из учеников. Рыли канавки для орошения полей. При этом нам никаких трудодней не начисляли, в отличие от взрослых. Я тогда жила у бабушки. Она отпускала меня только ради далгана. На поле кормили один раз — давали полную 300-граммовую эмалированную кружку далгана. Все девочки, помню, имели маленькие мешочки из ситца, чтобы половину нормы отнести домой сестрам, братьям. Я относила бабушке. После окончания четвертого класса возможности работать мне уже не дали, так как отправили в «Артек».
Из учителей помню классного руководителя — Константина Тоюна, поэта и музыканта. Его песню о любви «Дыдыраарган кара баштыг…» до сих пор поют. Русский язык преподавала молодая красивая Полина Самойловна Изместьева — очень ее любила, и она меня. Была ее лучшей ученицей. Через годы узнала от людей, что она живет и работает в Кызыле.
Школу окончила в 1958 году, потом окончила Кызылский государственный педагогический институт. Мачеха умерла в 1953-м, отец — в 1954-м. Нас устроили в интернат, летом жили у родственников. В то время даже круглым сиротам не давали ни пособия, ни пенсии. Только старики получали 12 рублей.
Анчымаа ХЕРТЕК,
ветеран труда, «Отличник народного просвещения»,
лауреат Всероссийского смотра художественной самодеятельности,
награждена семейной медалью «За любовь и верность»