В своих многочисленных автобиографиях С.К. Тока писал: «Я родился в 1901 г. в местности Мерген Малоенисейского района Урянхайского края в батрацкой семье».
…Как только дети подрастали, Тас-Баштыг отправляла их на подработки. Старшая дочь, Албанчы, была красивой, высокой девушкой. У нее были длинные и густые волосы, большие с густыми ресницами глаза. Многие парни на нее заглядывались, но Албанчы ни на никого не обращала внимания, понимая, что она должна помочь матери в воспитании младших братьев и сестер.
…Однажды пришла особенно лютая и голодная зима. Выжить одной с детьми стало сложно. Часто дети оставались без крошки во рту. Мать с Албанчы в надежде хоть что-нибудь заработать обошли все юрты в долине реки Мерген, но везде встречались такие же обездоленные, как и они, люди. Нужно было искать другой выход. Тогда было решено идти в Сарыг-Сеп, где обосновались русские староверы.
Весной они посеяли пшеницу, но урожай оказался плохим. Осенью, когда урожай был собран, Тас-Баштыг, отчаявшись, строго, почти сердито, сказала свои детям:
— Вы, негодники, возьмите мешочки и корыто и идите за мной, — и пошла быстрым шагом. Дети еле поспевали за ней.
— Не отставайте, негодники, — все тем же сердитым тоном сказала Тас-Баштыг. Они пришли в поле, где после жатвы можно было хоть что-то собрать с упавших на землю колосьев.
— Здесь собирайте колосья — также строго сказав, сама с земли стала поднимать колосья. В тот день весь вечер они собирали колосья и уставшие вернулись домой. Собрали всего немного.
В чуме Тас-Баштыг быстро очистила зерно, в деревянной ступе (согааш) измельчила, затем поджарила на огне, просеяла и только потом перемолола на жернове (дээрбе). Получившийся далган можно было съесть с молоком, ааржы (сушенным творогом), ореме (сливками). Все сытно поели.
— Трудно мне выкормить своих детей. Сколько унижений и косых взглядов я терплю, лишь бы сытыми были мои дети, — думала она про себя. — Скоро уже зима, уже в горах выпал снег. А моим детям нечего одеть, совсем нет теплых вещей. — И слезы сами текли по щекам.
Однажды в конце ноября Тывыкы, проснувшись, обнаружил, что мать вместе с сестрой как всегда рано утром ушли. Их не было целый день и ночь. Когда залаял сторожевой пес Черликпен, Бежендей сказал Тывыкы, чтобы вышел и посмотрел. Вдали, на опушке леса, он увидел фигуры двух людей. Приглядевшись, он узнал мать и сестру. Они шли, взвалив на плечи довольно-таки тяжелые мешки. Быстро крикнул братьям: «Быстрее-быстрее», а сам побежал навстречу матери:
— Что ты принесла, мама? Откуда взяла? — спросил он.
— Молчи. Это еда. Будете кушать, — поругала мать.
Албанчы, придя домой и поставив на огонь чугунную чашу, стала жарить пшеницу. От запаха жаренного ячменя стали кружиться головы голодных детей. Они, не дожидаясь, когда ячмень остынет, подув на него, перекидывая с ладони на ладонь, еще горячим, насыпали его себе в рот.
В этот момент к их чуму подъехали три всадника. Снова залаял Черликпен. Мать сказала Тывыкы:
— Посмотри, кто там.
— Трое мужчин на конях, — ответил он.
Мать, выбежав из чума, опустилась на колени и поприветствовала гостей.
— Амыр-ла бе?
Но те, как-бы ничего не слыша, прямо прошли к чуму. Они явно были настроены недружелюбно. Увидев чашу с зерном, кто-то из них спросил:
— Откуда это у вас? Это вы ограбили Узун-Чоодура?
Мать снова, упав на колени, быстро промолвила:
— О нет, хайырааты. Упаси бог!
Один из них уселся, скрестив ноги, на почетное место за очагом против входа в чум. Он не удовлетворился ответом и закричал:
— Если не ты, то кто же украл, по-твоему?
Тут он, схватив за ухо Тывыкы, прокричал:
— Где твоя мать достала ячмень?
Не получив внятного ответа, приехавшие стали обыскивать чум. Они обыскали все, разбрасывая то, что попадалось под руки. Но ничего не нашли.
Тут подъехал Узун-Чоодур, длиннобородый местный русский богач. Обозленные, связав руки Тас-Баштыг, они поставили ее на колени. Один из них, прижав ее голову к своему колену, стал бить по щеке шаагаем — куском простроченной толстой кожи.
В это время другие искали вокруг чума. Один из них под навесом нашел мешок ячменя, укрытый снегом. Он передал находку главному человеку, а тот — Узун-Чоодуру. Последний, очень довольный, поблагодарив чиновников, положил мешок в сани и уехал в Сарыг-Сеп.
Чиновники накинули арканом на плечи матери и Албанчы, а сами уселись верхом на коней. Мать, утерев кровь с лица своим подолом, села на землю и жалобно стала просить:
— Хотите убить — убивайте меня здесь, на глазах моих детей. Никуда не пойду!
Один из мужчин достал длинный кнут и несколько раз ударил мать по спине. Затем они хлестнули коней и погнали мать и сестру. Албанчы с матерью вернулись только на следующие сутки. В качестве компенсации за причиненный богачу ущерб чиновники забрали двух козлов.
Тас-Баштыг решила отдать Бежендея и Тывыкы в батраки, другого выхода она не видела. Тогда Тывыкы было всего 8 лет.
…Вскоре они снова переехали из Мергена и обосновались в Дерзиг-Аксы.
Однажды мать взяла Тывыкы и привела в дом Степана Петровича Михайлова. Тувинцы его звали по-своему — Чолдак-Степаном, из-за его маленького роста. Он за очень короткое время разбогател. Только табун у него был из нескольких косяков. Все плодородные земли в округе принадлежали ему. И русские, и тувинцы в основном работали на него. На Чолдак-Степана работали более десяти человек: Бежендей — брат Тывыкы, старик Тарбаган, Чолдак-оол, Родион Елисеев, Павел Сидоров и другие. Они жили в хлеву с низким потолком и маленьким окошком. Пола не было. В середине стояла маленькая буржуйка. Кроватей вообще не было. Спали на земле, на старых лохмотьях. Через стенку держали кур, свиней и телят. Длинным зимним вечерам старик Тарбаган рассказывал всем интересные истории, которые знал во множестве.
…Редко, но бывало, что Чолдак-Степан напивался и начинал хвастаться:
— Нет в округе человека богаче меня. Степан Петрович не простой человек.
В один из дней Тарбаган не выдержал и сказал:
— Твое все богатство и состояние — это наш пот. Мы на тебя почти бесплатно работаем.
Услышав это, Чолдак-Степан встал, лицо стало багровым, руки и ноги дрожали, со злости стал кричать:
— Что ты сказал, негодная собака? Еще раз повтори, — и набросился на старика. Избил его так, что лицо невозможно было узнать. Он десять дней не вставал с постели.
…Так прошли десять тяжелых лет. Но не только горестями и лишениями были заполнены эти годы. Несмотря на несправедливость, которую он встречал почти каждый день, Тока вырос чутким, стойким, добрым, работящим и с непреклонным стремлением к лучшей жизни человеком.
Живя среди русских, он был в курсе всех событий, происходивших в России: о первой мировой войне, революции, Ленине, большевиках и т.д. Также он встретил свою первую юношескую любовь — Анну Лубошникову. Девушка понравилась с первого взгляда, он потерял сон и покой. Один раз ему удалось выхватить у нее платочек. И каждый раз, улучив момент, он брал спрятанный платочек и думал об Анне. А когда дарил Анне букет полевых цветов, то видел искреннюю радость и искры в глазах молодой девушки. По вечерам, когда молодежь собиралась на различных гуляньях, Тока и Анна не расставались друг с другом. Вместе плясали, играли, пели и водили хоровод.
По воспоминаниям современников С.К. Тока, русских старожилов Каа-Хема, Анна была несколькими годами старше С.К. Тока. Чтобы жениться на девушке из старообрядцев, «необходимо было обращение жениха в веру невесты, по-другому брак в старообрядческой среде был невозможен. Крещение проходило по старообрядческому типу, зимой». При крещении С.К. Тока получил имя Тит. Молодые поженились и прожили четыре года. У них родилась девочка, которая прожила недолго.
В конце 1922 г. С.К. Тока поехал в Кызыл и устроился работать курьером в Доме Правительства ТНР.
Аяна САМДАН,
зав. сектором истории ТИГПИ, кандидат исторических наук