Анри Леконт изучал психологию в Сорбонне, но еще в студенческие годы увлекся музыкой и начал выступать на парижских сценах с друзьями, музыкантами из Южной Америки и Африки. Сегодня он — один из ведущих этномузыкологов Европы, автор множества публикаций и документальных фильмов о традиционной музыке народов мира. Делал музыкальные записи от Африки до Сибири, побывал и в Туве.
Впервые на русском языке предлагаем вниманию читателей интервью Анри Леконта о тенденциях в мире традиционной музыки.
ОТ ДЖАЗА ДО WORLD MUSIC
— Не могли бы вы рассказать о себе? Где вы родились и выросли?
— Я родился в 1938 году в Бретани в Ламбезеллеке, в пригороде Бреста. Некоторое время, до переезда в Париж, жил на юге Нормандии.
— Расскажите, пожалуйста, немного о своем детстве. Поделитесь детскими воспоминаниями.
— Худшее из моих воспоминаний — это война, конечно. Моя мама отослала меня в Нормандию, где, как она предполагала, безопаснее, чем в Париже. Но я попал под несколько бомбежек, видел часто трупы в течение двух летних месяцев 1944 года. Мне было шесть лет.
Одно из лучших воспоминаний — проживание с дядей в его доме, и время, проведенное рядом с женщиной, которая доила коров. Тогда я много времени был на природе. По воскресеньям мы ездили в церковь в конной упряжке.
— В Туве сильна традиция, когда дети живут с дедушками и бабушками. Когда вы росли, такое запомнилось во Франции?
— Да. С пяти до десяти лет я рос у бабушки и дедушки. Дедушка был военным врачом в отставке. Он служил в военно-морском флоте Франции и много путешествовал по французскому Индокитаю, Японии и Китаю. Его дом оказался полон произведениями искусства из Азии и, думаю, это одна из причин, почему я заинтересовался другими цивилизациями, в основном, азиатскими. У дедушки было много колониальной литературы. Я не приверженец колониализма, но книги пробудили во мне интерес к познанию других культур.
— Когда вы заинтересовались музыкой? Вы изучали музыку в школьные годы?
— Ребенком я любил петь французские песни, но первый большой интерес проснулся, когда я слушал джаз на грампластинке, купленной одним из моих братьев. Никогда не изучал европейскую классическую музыку. На самом деле я начал слушать ее, когда узнал, что некоторые джазовые музыканты интересовались классикой и, например, Клод Дебюсси увлекался джазом и написал кекуок для «Детского уголка». Или когда узнал, что Оливье Мессиан (Olivier Messiaen) весьма интересовался индийской музыкой.
В 18 лет я начал брать уроки джазовой и блюзовой гитары, затем играл немного на контрабасе. Я начал с джаза, но, так как жил в Париже, в Латинском квартале, часто посещал южно-американское кабаре. И начал играть музыку из Анд раньше, чем присоединился — с контрабасом — к группе американских West Indian друзей по колледжу, исполнявших бегин. Бегин — музыкальный жанр, который вышел с острова Мартиника в 19 веке.
— Какими жанрами вы увлекались раньше и как изменились ваши вкусы со временем?
— Не скажу, что вкусы изменились. До сих пор люблю джаз, хотя сам теперь не играю. Если говорить о world music, мировой музыке, то всегда увлекался ею. Когда учился в Сорбонне, познакомился с африканскими студентами, известными в местных джаз-клубах — там я провел больше времени, чем в университете! — и они дали записи современной конголезской румбы и сукус.
Получилось так, что я открыл для себя африканскую музыку через ее городские формы раньше, чем узнал о традиционных. По этой причине я отличаюсь от других французских этномузыкологов моего поколения, которые никогда не брали записи, где была бы представлена гитара, даже акустическая. Для меня это абсурд: все культуры меняются, но не потому, что им трудно сохраниться из-за влияния извне. Думаю, что «Ят-Ха» — часть тувинской культуры.
Всегда был заинтересован в открытии для себя новых культур, но долгое время было сложно — и дорого — найти записи.
— На каких музыкальных инструментах играете?
— Начал с гитары, затем увлекся контрабасом. Какое-то время играл на бомбарде, маленьком бретонском гобое, хотел узнать о музыке своих предков. В течение 25 лет играю только на японской флейте сякухати. Впервые услышав ее на парижском фестивале в 1980 году, в подаче великого Йокоямо Кацуя (Yokoyama Katsuya), влюбился в это звучание. Никогда не был в Японии, но учился у японских учителей во Франции. Много играл с двумя японскими леди, которые жили в Париже. Они пели и играли на кото и цитре.
ОЧАРОВАННЫЙ СИБИРЬЮ
— Вы много путешествовали. Какие страны оставили особенные воспоминания?
— Первой «экзотичной» страной, в которую я попал, оказался Иран в 1964 году. Я поехал туда автобусом из Мюнхена и за десять дней пути подружился с иранскими торговцами коврами, которые затем часто водили меня на музыкальные шоу. Это не было персидской классической музыкой радиф. Но все же оказался очарован.
Первые записи сделал в 1971 году в Алжире, где работал режиссером документальных фильмов для департамента сельского хозяйства этой страны. Несколько раз был приглашен на так называемую церемонию одержимости у этнической группы Гнауа, часть которой также живет в Морокко. Она хранит религиозные и музыкальные традиции, где люди являются одновременно мусульманами и анимистами.
Через 20 лет я был в Мали, регионе Тимбукту, где снимал документальный фильм об Али Фарке Туре (Ali Farka Toure), и он организовал ритуал Холли для хозяйки реки Нигер. Великий музыкант был мусульманином, что напомнило мне о моем прошлом опыте в Мостаганеме в Алжире. Он говорит на семи или восьми языках. Творчество Али Фарка Туре оригинально и связано с его народом сонгай, но также испытало влияние музыки других этнических групп: туарегов, бобо и банмана.
У меня был интересный опыт в Таджикистане, Киргизии, Йемене, Турции и Мексике, но Сибирь просто очаровала меня. Мне сопутствовала удача, смог сделать записи в 75 городах и деревнях. Записывал во время фестиваля саха Ысыах, колыбельную ненецкой матери малышу, шаманские ритуалы нганасан, повседневную жизнь колледжа искусств Кызыла, местный буддистский ритуал в Бурятии, церемонию для духа медведя, или медвежьи игрища, в стойбище эвенков. Многочисленные и увлекательные встречи все-таки вселяют уверенность в том, что эти музыкальные культуры выживут.
— Вы пристально изучали африканскую музыку. Есть ли параллели между музыкой Тувы и Африки?
— Единственная параллель, о которой подумал, это использование горлового пения у народа кхоса в южной Африке. Думаю, это единственное место, где есть такая особенная техника. И, кстати, впервые я услышал горловое пение именно у кхоса лет 30 назад в Париже. Интересное замечание: социальная роль противоположна тувинской. У кхоса только женщины исполняют горловое пение в очень низком регистре, который напоминает каргыраа у тувинцев.
— Прослеживается ли связь горлового пения с буддизмом?
— Сложно сказать. На техническом уровне горловое пение напоминает гюке, или «голос Тантры», исполняемый в тантрических монастырях Гьюто и Гьюдмед. У гюке очень низкая тональность, как в хоомее. Есть стиль дзоке «голос дзо». Дзо — это гибрид яка и коровы.
— Тувинцы говорят, что природа — источник горлового пения. Вы путешествовали много, слушали музыку в разных частях света. Можно ли заметить влияние окружающей природы на музыку определенной местности?
— Мой ответ на предыдущий вопрос — это пример связи с природой, существующей во всем мире. На западе Франции есть техника пения для общения с рогатым скотом, которая называется бриоляжь или дариоляжь (briolage или dariolage), напоминание о дохристианской цивилизации, которая никогда не исчезала полностью. Как в Японии, где одновременно есть буддисты и синтоисты, или в Центральной Азии — буддисты и мусульмане или шаманы, так и в Европе язычество не исчезло из подсознания и, как и шаманизм, связано с природой.
МУЗЫКА — ОРГАНИЧНАЯ ЧАСТЬ ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА
— Как изучение традиционной музыки может повлиять на нее самою?
— Надеюсь, что такого влияния нет. Единственная положительная роль — люди начинают любить свою традиционную музыкальную культуру, видя интерес к ней у посторонних слушателей. Развивать и поддерживать свою культуру — задача самих автохтонных народов.
— Необходимо ли для этномузыколога владение языком культуры, которую он изучает?
— Владение языком — важно, хотя я сам являюсь плохим примером. Я работал во многих частях Сибири и не мог выучить 30 разных языков. Но подходы могут дополнять друг друга, и мои французские коллеги, владеющие сибирскими языками, интересуются моей работой, позволяющей им делать сравнения.
— На каких сценах Парижа исполнители этнической музыки обычно выступают?
— Ежегодно множество концертов проходит в нескольких местах в Париже: в Доме культур мира (la Maison des Cultures du Monde), в Театре города (le Theatre de la Ville), Музее музыки (le Musee de la Musique) и Музее на набережной Бранли (le Musee du Quai Branly). У меня был шанс организовать четыре концерта с участием 31 музыканта из Сибири.
Проводится множество концертов в других театрах, представлена и музыкальная жизнь разных этнических групп — из Мали, Китая, Турции, Вьетнама, — которые живут в Париже. Аудитория обычно многочисленна.
— Есть ли тенденции, которые меняются со временем и влияют на интерес публики к world music?
— Не изучал предмет с этой точки зрения. Все, что могу сказать, это то, что звукозаписывающая индустрия обеспокоена снижением продаж альбомов не только в сфере этнической музыки, а также снижением количества публикаций в СМИ. Но я не связываю эту тенденцию с количеством концертов.
— Есть ли четкая разница между пуристами и непуристами в сфере этнической музыки во Франции среди музыкологов и исследователей?
— Большая часть этномузыкологов моего поколения делают разницу. Это не мой случай, хотя я убежден в необходимости традиционных форм. Но у новых поколений другое отношение. Например, президент французского общества этномузыкологии написал книгу о тсапикы (tsapiky), музыке с юго-востока Мадагаскара, она ритуальная, но используется акустическая гитара, которая звучит очень громко.
— Ваши документальные фильмы показывают музыку как часть культуры. Вы не показываете только совершенное мастерство музыкантов или чистоту звука. Лучший способ, по-вашему, сделать фильм о музыке?
— Важно, чтобы зритель увидел, что музыка вовлечена в жизнь общества. Иногда в фильме вы можете показать, что западный подход к музыке неверен.
Возьму для примера документальный фильм, снятый мною в Мали, о творчестве Али Фарка Туре, которого обычно представляют обобщающим «Африканский блюзмен». Лента позволяет увидеть корни музыки Али, показывая музыкантов региона, которые повлияли на него. В интервью Али ясно объясняет, что «Блюз вышел из Африки, а не африканская музыка из блюза».
Я снял также ритуал для духа реки Нигер, во время которого Али играл на гитаре, хотя также в фильме он играл на традиционном однострунном смычковом инструменте нджарка (njarka). Для меня важно показать, что есть оригинальные культуры, но не существует культур «чистых», без внешнего влияния. Эта истина действует по всему миру, будь то в Тимбукту или, возьмем российский пример, на Колыме.
— Технологии для звукозаписи развиваются день ото дня. Влияют ли их новинки на сохранение и популяризацию музыки?
— Величайшим прогрессом считаю то, что можно записать или снять на видео музыку в реальном времени. Когда я начинал записывать звук в полевых условиях, то делал это с пленочным рекордером Nagra, где на одной пленке работа длилась 17 минут. С приходом новых технологий я мог, например, опубликовать выдержку в 69 минут из нанайского эпоса. Можно делать безостановочные записи продолжительностью в несколько часов.
Появление компакт-дисков имело подобный эффект. Например, Чарльз Дювель (Charles Duvelle), французский этномузыколог, сделавший заметную работу в Африке, повторно отредактировал записи, уже вышедшие на грампластинке. Конечно, очень важно показывать музыку в ее реальной продолжительности.
— Вы сделали записи музыки сибирских этносов, выпущенных в виде серии компакт-дисков. Расскажите об этом подробнее: когда и почему вы начали делать записи, кого вы записывали?
— Я выпустил 11 дисков с сибирской музыкой. Первые записи сделал в 1992 году. До того времени было невероятно сложно для иностранца посещать деревни и стойбища. Я делаю эту работу, так как полюбил культуры, которые начал открывать через пластинки «Мелодии» в 1980-х годах и позже, на концертах в Доме культур мира в Париже. Началось с тувинского музыканта, затем были и другие: бурят, саха, удэгэ, ненец, нганасан и шорец. В то же время я приступил к изучению русского языка в Национальном институте языков и цивилизаций Востока (Institut national des Langues et Civilisations Orientales) и узнал о департаменте по изучению Сибири под руководством Анн-Виктуар Шаррен (Anne-Victoire Charrin), которая помогла мне посетить Сибирь для сбора музыки.
Я загорелся идеей сделать музыкальную карту Сибири и был, в основном, заинтересован во встречах с непрофессиональными исполнителями в деревнях и стойбищах, хотя и не отвергал полностью городскую музыку.
На самом деле некоторые городские записи подвергались редактированию в Европе, но это не касалось более традиционных музыкальных жанров. По этой же причине не делал записи в Туве, так как были альбомы, которые можно легко найти. Но мне очень хотелось бы сделать записи тувинцев-тоджинцев, чья музыка не известна в Европе.
Работал во многих уголках Сибири, и мне повезло записывать шаманские или буддистские ритуалы в домах в бурятской деревне, встретиться с одним из последних сказителей эпоса саха.
Хотел показать, что даже если у сибирских культур есть проблемы, они далеки от исчезновения, и можно увидеть живые коренные культуры. Поэтому был счастлив участвовать в создании Фонда «Sekalan», некоммерческой организации, которая помогла некоторым эвенкским семьям на юге Якутии создать кочевые школы, в которых дети проводят весь год на родительском стойбище, в то же время изучая официальную школьную программу наряду со своим языком и культурой.
Отредактированы диски с музыкой 19 сибирских народов. Я написал также книгу — попытку представить автохтонные музыкальные культуры Сибири.
ТУВА: АКЦЕНТ НА ГОРЛОВОЕ ПЕНИЕ И ШАМАНИЗМ
— Какими были ваши впечатления от первых поездок в Россию и Туву?
— Впервые приехал в Россию в 1990 году, тогда еще существовал Советский Союз. Большую часть времени я провел в Таджикистане. В Туву поехал в 2005 году, чтобы встретиться с тувинскими музыкантами и пригласить их на тур по Франции и Швейцарии с программой, которая знакомила Западную Европу с музыкой разных народов Сибири.
Я был весьма удивлен динамичностью музыкальной жизни Тувы по сравнению с другими республиками, Бурятией и Якутией. Оценил я и богатство жанров: от традиционных форм до оркестров, как Тувинский национальный, или вдохновленных роком групп типа «Ят-Ха».
Был счастлив встретиться с Чодурой Тумат и группой «Тыва кызы», узнать, что тувинская культура развивается по положительному пути с участием женщин в хоомее.
— Расскажите о своем знакомстве с Тувой и тувинской музыкой.
— Мои встречи с Тувой и тувинской музыкой случились благодаря коллекции пластинок о музыке народов Советского Союза, изданной во Франции в 1980 году. Был удивлен, услышав звуки горлового пения, которое, как я считал в то время, практиковалось только в Монголии. «Вживую» я встретился с тувинской музыкой несколькими годами позже — во время концерта «Хуун-Хуур-Ту» в Париже. Затем у меня была возможность послушать этот коллектив в Мексике, на фестивале Кумбре Тажин (Cumbre Tajin) в штате Веракрус, где я заметил, как слушатели связывали эту музыку с шаманизмом, который до сих пор играет активную роль в жизни мексиканских автохтонных народов.
— На ваш взгляд, какая специфичная черта делает тувинскую музыку особенной для Запада?
— Трудно сказать, в чем отличие именно тувинской музыки, так как она является частью большой музыкальной вселенной, включающей Алтай, Хакасию и Западную Монголию. Думаю, отличие тувинской музыки — в разнообразии стилей горлового пения.
Если говорить о роли тувинского горлового пения в мире, то, несомненно, у него лидирующая роль. Этому помогли великие западные артисты, такие, как Фрэнк Заппа (Frank Zappa) или Кронос Квартет (Kronos Quartet), поддержавшие группу «Хуун-Хуур-Ту», которая записала музыку к канадскому фильму «Атанарджуат, Быстрый бегун» (Atanarjuat, the Fast Runner). Группа «Ят-Ха» была в нескольких турах в Европе, как и Саинхо Намчылак. Все группы или сольные исполнители сделали акцент на горловом пении и шаманизме. К примеру, у меня был шанс послушать Саинхо Намчылак в Берлине на конгрессе по шаманизму, где также был представлен корейский шаманский ритуал кут, и «Хуун-Хуур-Ту» на мексиканском фестивале, где тувинские музыканты, после выступления на главной сцене, участвовали в мастер-классе в компании курандеро, целителей из племен Нахуа (Nahua) и Тотонак (Totonac).
— Какова, по-вашему, позиция тувинской музыки, горлового пения на международной музыкальной сцене в прошлом и настоящем?
— Сложно ответить, так как я не могу оперировать данными о продажах альбомов или массовости концертов.
— Каков научный интерес по отношению к тувинской музыке в Европе и какие аспекты он охватывает?
— Если говорить о Западной Европе, то здесь не так много исследователей, которые специализируются именно на тувинской музыке. Есть интерес к горловому пению у французских исследователей Тран Кван Хая (Tran Quang Hai) или Фредерика Леотара (Frederic Leotar), которые, конечно, интересуются разными стилями тувинского хоомея, но исследуют его в более широких рамках музыки монгольских и тюркских народов, от Якутии до Казахстана.
Я также считаю, что хоомей — не единственная интересная форма в тувинской музыке. Хотел бы исследовать, например, музыку, исполняемую в регионе Тоджа, у которой есть оригинальные аспекты, о которых прочитал в книге «Там, где реки и горы поют» Теодора Левина (Theodore Levin) и Валентины Сюзюкей.
— Какое сочетание современных ритмов и традиционной музыки позволительно с вашей точки зрения?
— Не мне говорить, что тувинские музыканты должны делать или не делать. Одно для меня ясно: если кто-то хочет сохранить живыми древние традиции, надо учесть то, что культура — это живой организм. Культура умирает без развития.
— Каким вам видится будущее тувинской музыки?
— Не гадаю, поэтому сложно сказать что-либо. Могу лишь заметить: настроен оптимистично и думаю, что работы тувинских этномузыкологов Валентины Сюзюкей и Зои Кыргыс будут большим подспорьем, но судьба традиционной музыки остается в любом случае в руках самих музыкантов.
— Ваши планы?
— Планирую продолжение сибирской серии. Был бы счастлив записать музыку тувинцев Тоджи.
Айлана ИРГИТ и Виктория ПЭЭМОТ; Париж, Франция