Где родился — там и пригодился. В Кызыле сосредоточился профессиональный поиск Айдына Седии — молодого талантливого музыканта, первого в Туве дипломированного специалиста игры на виолончели. После девяти лет успешной учёбы в авторитетных музыкальных заведениях Сибири, поработав в оркестре Красноярского музыкального театра, а позже — Бурятского государственного академического театра оперы и балета, заслужив безупречную репутацию, парень внял-таки глубинному зову предков и вернулся на малую родину.
— Наверное, если бы я учился игре на виолончели с первого класса, то, — размышляет Айдын, — так и остался бы в Новосибирске. Или в Красноярске.
Однако виолончель возникла в жизни музыканта совершенно нежданно, и, будучи ещё чем-то эфемерным, смела все его планы и предпочтения и властно скорректировала дальнейший профессиональный путь.
И ПИАНИСТ, И ИГИЛИСТ…
Звук этого удивительного инструмента, способного имитировать разные человеческие голоса, впервые Айдын услышал в Новосибирске, имея уже диплом об окончании РШИ. А музыкальную школу парень закончил по классу игила и поступать, по логике вещей, должен был на то же направление в Кызылский колледж искусств. Предполагался, правда, ещё один вариант — продолжить обучение в Монголии, по классу другого струнного инструмента — морин-хуура.
Начало музыкального пути нашего героя сложилось довольно путано. Дедушка, композитор Каадыр-оол Бегзи, заподозрив в маленьком Айдыне артистические способности, отдал мальчика в РШИ как раз на морин-хуур. Однако осваивать игру на этом инструменте, кстати, монгольском, мальчику пришлось только один учебный год. Когда он пришёл во второй класс, оказалось, что преподавательница морин-хуура уехала. Сначала вроде как на гастроли, а потом и вовсе с концами. Заниматься пришлось самостоятельно. От избытка энергии Айдын одновременно принялся и за стоявшее в коридоре школы пианино. Интерес паренька заметила учительница по классу фортепиано и взяла его к себе в группу. Так со смычка Айдын перешёл на клавиши.
Скоро с учащимися школы начал работать Конгар-оол Ондар. Айдыну очень захотелось поучиться у него и хоомею, и игре на игиле.
— Мне всегда ближе были струны: игил или морин-хуур, — поясняет парень. — Чтобы пел инструмент. На пианино что? нажал клавишу — и звук исчезает. А струна поёт.
К народному хоомейжи он, однако, не попал, зато оказался в руках другого замечательного педагога, в своё время давшего дорогу в жизнь и Игорю Кошкендею, и Бады-Доржу Ондару, — Алины Александровны Оюн. Так потом и получилось, что школу Айдын Седии закончил по классу игила.
Все ждали, что он — будущий виртуозный игилист. Учился успешно, с огоньком.
Получив документ об окончании, Айдын не раздумывая поехал на каникулы домой, в Арыг-Узуу. В ККИ его уже ждали, Монголия рисовалась неопределённо, поэтому он решил ни о чём не переживать.
Впрочем, стоило ему уехать, как раздался звонок из Кызыла: возвращайся, директор РШИ имеет к тебе разговор.
А поезжай-ка ты в Новосибирск, неожиданно предложил ему Виктор Чигжит, тогда директор школы искусств. Попробуй-ка выучиться на виолончели. У нас своих таких специалистов нет, будешь первым.
Айдын же только услышал, что ему предлагают Новосибирск, — тотчас воспламенился: съездить в большой город! То, что придётся там несколько лет учиться, в фокус его внимания вошло как-то слабо. Поступить в солидное учебное заведение на инструмент, который он никогда в глаза не видел, казалось ему невероятным.
Но просто съездить, мир посмотреть — разве это не здорово?
НОВАЯ СТРАСТЬ
Перед преподавателями Новосибирского музыкального колледжа имени А.Ф. Мурова Айдын выступил с игилом.
Послушали, поулыбались. Тоже не очень знакомы с национальным инструментом тувинцев.
Как бы там ни было, произвести впечатление удалось. Пригласили.
— Окончи, — сказали, — музыкальную школу и приходи. Будем рады.
— Да я ж только что её окончил, — парировал Айдын.
Преподаватели переглянулись. Посовещались.
— А позанимайся-ка ты с год на подготовительном отделении, — рассудили. — Там посмотрим, что с тобой делать.
Сказано — сделано.
Инструменты Айдыну предложили на выбор: виолончель или альт.
— Виолончель — инструмент огромный, мощный, очень сильный, — рассказывает музыкант. — Весит он при этом немного, максимум килограмма три–четыре. Просто объёмный. Внутри у него пусто. Чтобы я мог выбрать, мне сыграли сначала на альте, потом на виолончели. Виолончель сразу понравилась своими низкими звуками - очень тёплыми, бархатными, похожими на человеческий голос. Но кроме всего прочего, этот инструмент напомнил мне морин-хуур. И я выбрал.
Занятия подготовительного курса проходили там же, в колледже, и это, считает Айдын, очень ему помогло. Он общался со студентами, слушал, как они играют, наблюдал. И — интенсивно, до мозолей на пальцах, занимался сам: просиживал за инструментом по семь–восемь часов в день каждый день.
— Кто-то перед отъездом сказал мне, — вспоминает Айдын, — что если я не справлюсь с учёбой, то я слабак. Слабаком быть не хотелось. Не хотелось и подводить своих преподавателей, которые в меня верили, раз отправили сюда. Всё это очень мотивировало.
— Всё, что изучал, было новое, — продолжает парень. — Понимаете, я ведь обучался игре на игиле. Виолончелист — это уже другая профессия. Это как в спорте, например, баскетболист и футболист — совершенно разные направления. И в музыке так же: разные техники. Дети учатся с семи — восьми лет, чтобы умение усваивалось постепенно. Поэтому когда ты уже взрослый, с нуля начинать очень сложно.
…Спустя год Айдына приняли в колледж. Без единого нарекания. А ещё спустя полтора, к середине второго курса, он не только нагнал своих одногруппников, на которых вначале смотрел снизу вверх, но кое-кого умудрился даже перегнать. И это притом, что весь начальный курс парень проглотил экстерном, за год. Всё — благодаря своему феноменальному трудолюбию.
Впрочем, Айдын не только слился с инструментом. Он привил себе полезную привычку посещать концерты классической музыки, которые в Новосибирске даются довольно часто. Новосибирск вообще оказался музыкальным городом, а новосибирский слушатель — образованным в плане музыки. И Айдын, который в Кызыле легкомысленно игнорировал живые концерты, высиживал часы в зрительном зале, сознавая, что истинный профессионал — не тот, кто мастерски овладел инструментом. Нужно научиться и профессионально слушать игру других, анализировать её звучание и учиться даже в процессе слушания.
К концу второго курса ошеломительному росту тувинского музыканта удивлялись даже преподаватели. Не зря, радовались, дали шанс парню: талантливый.
А В ДУШЕ СКУЧАЛ ПО ИГИЛУ
После Новосибирска, опять совершенно спонтанно, жизнью Седии завладел Красноярск. Приехал туда навестить друзей — и остался на пять лет. В Красноярской государственной академии музыки и театра. Ученика новосибирской школы в студенты зачислили с радостью.
Красноярск же подарил Айдыну несколько лет увлекательной работы в оркестре музыкального театра. Работу и учёбу он совмещал запросто, все предметы по специальности легко сдавал на «отлично».
Полюбили дружелюбного тувинского виолончелиста и в театре. Работать там приходилось усердно: репертуар менялся постоянно, произведения приходилось исполнять технически сложные. Седии справлялся со всем, так что скоро ему даже доверили сольные партии. Оркестр, спрятанный в яме, аккомпанировал на спектаклях, операх, опереттах.
Потом, когда Айдын получил приглашение поработать в Тувинском национальном оркестре, его и отпускать не хотели.
В Кызыле тогда, к своему неописуемому огорчению, музыкант быстро заскучал. Очень сильно не хватало привычного уже красноярского драйва. Вытерпев какое-то время, он вновь рванул туда, на насиженное место. Приехал, однако, и убедился в справедливости известной поговорки: свято место пусто не бывает. Замену ему в Красноярске нашли быстро.
Что делать?
Поделился с другом, а тот вспомнил: вроде бы музыканты требовались в Улан-Удэ, в местный театр оперы и балета.
Бурятия тогда набирала виолончелистов и скрипачей. Заключали трудовой договор, обеспечивали бесплатным жильём. Улан-Удэ напомнил Айдыну родной Кызыл. Репертуар театра, который пришлось играть, был для него новый, поэтому работалось интересно. Впрочем, когда пришло время продлевать договор, Айдын всё же решил поставить точку в этой главе своей жизни.
Говорит, как ни парадоксально, — соскучился по игилу.
* * *
Интуиция музыканта не обманула. Малая родина дала парню, наконец, то, чего так искала его душа. Сегодня две его страсти — виолончель и игил — уравновешены: Седии одновременно работает в двух тувинских оркестрах — национальном и симфоническом. В составе национального оркестра выступает с игилом и вместе с народными хоомейжи поет хоомей, в симфоническом — играет на виолончели. Понимает, что виолончель для тувинского слушателя — инструмент пока новый. Прежде чем его здесь полюбят и поймут, должно пройти время и выпуститься не одно поколение профессиональных виолончелистов, которых сегодня, к слову, уже готовит РШИ.
— Сначала надо найти что-то близкое местному слушателю, — размышляет па-рень, — пробовать сочетать с виолончелью хоомей и постепенно привести слушателя к такому концерту, на котором привычные этнические мотивы будут перемежаться с классическими произведениями. Но это не всё. Если Туву надо приучать к классическим инструментам, то мир — наоборот, к игилу и хоомею. Заинтересовать нашей музыкой маститых виолончелистов и скрипачей, чтобы и они исполняли в ряду классических произведений наше, этническое. Это украсит их репертуар и продвинет нашу культуру. Вот такие задачи я ставлю перед собой.
Виктория КОНДРАШОВА