24 июля исполнится 95 лет со дня выхода первого номера «Тувинской правды». Официальные торжества по этому поводу намечены на осень, когда окончится отпускная страда. Но дата есть дата, и мы встречаем ее публикациями об истории нашей газеты. Этот материал – воспоминания Натальи Богдановской.
Дорогой коллектив моей любимой родной газеты!
Поздравляя вас с очередным юбилеем, дарю в архив этот снимок почти полувековой давности. Это мой первый трудовой коллектив. Корректорская «Тувинской прав-ды» перед выходом на демонстрацию 1 мая 1970 года. Снимок сделан во дворе старого здания на ул. Ленина, 17 на фоне забора, где еще отсутствует позднее построенный гараж.
Здесь не весь коллектив, а та смена, которая на работу выйдет после демонстрации. Слева направо: Раиса Ивановна Сандина, выпускающий смены, Зинаида Нефедова, старший корректор, я, подчитчик или официально – младший корректор, Клавдия Александровна Сокурова, ревизионный корректор, и Любовь Баклыкова, корректор. Почему мы взяли номер газеты от 22 апреля, когда вся страна праздновала день рождения Ленина, понятно: ведь мы шли демонстрировать торжество его идей в день солидарности всех трудящихся мира. Веселы потому, что неожиданный снег бодрил и дарил радость. А еще нас рассмешил автор снимка Анатолий Неволин, будущий золотопромышленник, который в то время, если мне не изменяет память, работал внештатным фотокорреспондентом, а позднее будет работать в бригаде на строительстве гаража для редакции.
ТИПОГРАФСКИЙ ЭТАП
Как правило, работе корректоров в юбилейные дни не часто уделяют внимание. Мне же хочется вспомнить тех, кто с первых шагов в моей будущей журналистской судьбе окружил заботой, теплотой, сформировал первые навыки проживания в производственном коллективе. Да-да, именно производственном, ведь корректорский цех в те годы жил отдельно от редакции, для удобства и ускорения процесса выпуска газеты он, как, впрочем, и корректорская «Шына», располагался в здании типографии. И работники типографии были неотъемлемой частью газеты.
Мои руки все еще помнят тепло влажной гранки, которую несу через весь наборный цех в нашу уютную комнатку, называемую корректорской. Мало уже кто знает, что такое гранка, а это очаровательное слово мне, вчерашней школьнице, казалось посланцем неведомых стран, где так же, как и мы, каждый день выпускают газеты. Прозаичнее – оттиск текста, набранного на линотипе из металла, который укладывался на узкие деревянные поддончики, строки выскакивали из линотипа горячими и долго не остывали.
Эти фрагменты будущей газетной полосы приносили на верстальный стол, где стопкой лежали нарезанные узкие полоски бумаги, которую специально увлажняли, чтобы она не скользила по строчкам. На строки надо было равномерно нанести типографскую краску, положить на них эту бумагу и инструментом, очень похожим на скалку, сделать оттиск. Так металлические строки, набранные в зеркальном отображении, превращались в строки будущей статьи, корреспонденции, очерка… Гранку надо было вычитать, обнаружить ошибки, пометить их, и снова отнести на линотип. Там строки с ошибками исправляли, выправленные заворачивали в гранку, и отдавали человеку, верстающему газету.
Так как строки, которые мы вычитывали в гранках, уже были вверстаны в полосу, процесс замены их на выправленные долгое время оставался для меня непознаваемым мастерством, которым надо было обладать, чтобы найти их в зеркальном наборе полосы. Непревзойденным мастером здесь была типографский работник Галина Павловна Жарова, чья должность определялась загадочным для меня словом метранпаж.
Но до того дня, когда мне доверили гранки и вписали в трудовую книжку запись о переводе на должность подчитчика, был целый месяц другой работы.
Дело в том, что после окончания школы, несмотря на хороший аттестат, поступать в институт я не поехала. Родителям сказала, что мне нужен стаж и публикации, а для этого надо поработать в газете. На самом деле я совсем не была уверена, нужна мне журналистика или нет, так как в мечтах витала профессия искусствоведа. Дав мне месяц отдохнуть после экзаменов, в начале августа мама буквально за руку повела меня в «Тувинскую правду». Мы не знали, есть ли там вакансии, пошли наугад, даже не созвонившись. Редактора Василия Лаврентьевича Маслова не оказалось на месте, и в отделе кадров нас направили к его заму, Всеволоду Петровичу Филиппову. Его солнечный кабинет, доброжелательную улыбку, мягкую манеру говорить память моя все еще хранит.
Но… Никаких вакансий, кроме курьерской, не обнаружилось. Слово курьер у меня ассоциировалось с чем-то неперспективным, и я категорически отказалась, собравшись уходить. Но Всеволод Петрович сумел убедить, в первую очередь, мою маму, что буквально через месяц, если я проявлю себя, возможен перевод в корректорскую.
Замечательная работа курьера! Ходишь себе целый день между редакцией и типографией и носишь то, что дадут, главное, не перепутать, кому нести, и знать, у кого взять.
Утром первого рабочего дня мне вручили приготовленные для набора оригиналы журналистских текстов и благословили в типографию. Я же сначала решила заглянуть домой и выпить чаю, благо, это было почти по дороге, на что ушло не больше 20 минут. Но, появившись в типографии, с ужасом обнаружила, что меня уже разыскивает вся редакция. Как так, ушел новоиспеченный работник, а по сути, вчерашний школьник, и на коротком отрезке пути потерялся!
Недисциплинированного курьера не отругали… Вместо этого я увидела проявление настоящей тревоги по поводу моей пропажи, и с тех пор на всю жизнь поняла, как дорога в редакционном деле каждая минута.
Работали мы в три смены, последняя для подчитчика начиналась в 4 часа вечера, он выходил в основном для вычитки гранок и помогал подчитывать тексты, сверяя с оригиналом материалов, которые поступали досылом, что называется, «с пылу, с жару». Работа, как правило, заканчивалась часов в 10 вечера, и идти домой берегом протоки было страшновато. Помню, что я делала крюк – шла до Интернациональной, и возвращалась по Кочетовой до «девяностика», так мы называли дом, который сейчас известен, как Санта-Барбара, напротив которого я и жила. А когда номер подписывали совсем уж ночью, что бывало нередко, развозили нас на дежурной машине.
НЕБОЖИТЕЛИ
Корректорская была чисто женским коллективом, но никаких склок, ссор и дрязг не было. Несмотря на то, что некоторые сотрудницы обладали неуживчивым характером, а красавица и модница Люба Баклыкова, в частности, отличалась острым язычком, жили мы дружно. Меня опекали все, как могли.
Вспоминаю красавицу, умницу, с большим чувством юмора и сложной судьбой жены бывшего офицера Клавдию Александровну Сокурову, ревизионного корректора. Ревизионный – это тот, который со свежей головой приходит читать уже подготовленную к печати полосу в последний раз. Всегда ухоженная, со свежим маникюром, она поражала меня не только женственностью, но и своим профессионализмом. Каких только «блошек», то есть пропущенных корректорами или корреспондентами ошибок, она не находила. И на все обнаруженные промахи указывала нам со смехом, не выставляя собственные заслуги.
Очень оригинальный человек, идеалистка, живущая «мимо быта» Маргарита Леонидовна Тонкина, всегда приходила с кучей журналов моды, с удовольствием делилась новостями, оттуда почерпнутыми, сама же при этом одевалась очень скромно. И этот уход в «высокую моду», как я теперь понимаю, помогал ей, живущей с семьей в частном доме, с огородом и хозяйством, справляться с трудностями на плаву иллюзий.
Зинаида Нефедова, замечавшая все недостатки и не терпевшая их, всегда держала нас в тонусе, не скатываясь до выяснения отношений. Помню, как она приучила меня утолять голод хлебом с солью, запивая водой, так как ночью, когда номер задерживался, аппетит почему-то просыпался зверский. Об этой «царской закуске» знали и многие журналисты, которые, не выдержав во время дежурства ожидания полос, приезжали из редакции и ждали подписания полос вместе с нами, подгоняя процесс.
Меня очень радовало, когда появлялся Виктор Алексеевич Куликов. Ночная корректорская жизнь сразу оживлялась, он, отведав хлеба с солью, сразу затевал с нами оригинальные литературные игры, что намного скрадывало время ожидания. Если появлялась Варвара Ефимовна Межова, то это были какие-то поучительные истории из ее жизни, которые она рассказывала очень эмоционально со свойственной только ей манерой говорить с придыханием. А вот появление Анатолия Романовича Торичко было несколько напряженным, он был строгим, немногословным и общался только с ревизионными корректорами.
Наталья БОГДАНОВСКАЯ